«Никто, в наших письмах роясь…»

# # #

«Вот и всё, с о л н ц е…»

Дочитав, Он потянулся за очередной сигаретой. И заметил, что в тянущейся к пачке руке ещё дымится недокуренная предыдущая… Он перевернул на другую сторону кассету в щёлкнувшем Он-не-помнил-сколько-времени-назад автостопом магнитофоне. Заслушанная до дыр кассета – та, что Он включает на протяжении нескольких последних месяцев, когда не может решиться на что-то конкретное… Вдруг Он хмыкнул – кассета… «Вот вам и теория вероятностей. И какие ещё претензии…» Кассета была – Celestial Season, альбом «Solar Lovers». Solar… Здесь, в этой комнате, обычно бывает только одно Солнце – оно на кончике Его сигареты. А на Его окнах, как всегда, плотные шторы… Подкурив-таки следующую сигарету, Он окунулся в ставшую (или оказавшейся?) такой Ему родной Музыку…

«In solitude we find each other…»

Она… И Он…

Кто и Где? (Упорно напрашивающиеся «почему» Он в последнее время сознательно игнорировал.)

Разрывающая на части Свобода. Разорванное, опустошённое тело. Птица, собственными внутренностями – своим телом – заплатившая за крылья. Цена за способность летать – способность подняться в небо… Напрашивающийся риторический вопрос: и чему же теперь летать? Он любил отвечать на риторические вопросы… Правда, и ненавидел тоже…

Карусель… Да. И – нет. Головные боли… Он зажмурился.

…

Она предполагает, что Он может угадывать чужие тайны. Он неоднократно слышал подобное. И Он недоумевал – ведь он же не чувствовал в себе ничего «такого-этакого», Он просто лишь имел привычку ставить себя на место тех, кого он захотел вдруг понять. Но ведь для успеха необходимо быть хоть в какой-то степени таким же, как объект понимания! Так в чём же дело? Теория вероятностей ли?… «Кто ты? – Я никто, я вообще…» – Ему эта цитата совсем не казалась смешной. Хотя… Когда Он чувствовал, что больше уже не может – совершить ещё один круг, размышляя над всем этим, – тогда Он вспоминал случаи, когда он всё-таки ошибался; и их, таких случаев, ещё оказывалось достаточно для того, чтобы Он мог, наконец, успокоиться… И в любом случае – Он всегда мог охватить только лишь общую картину; детали, выстроившие эту картину, ускользали от Него, когда он пытался сознательно их идентифицировать.

Он нужен… Он вспомнил, как когда-то мечтал услышать такие слова – и как ждал их… А сейчас… сейчас у Него возникает рефлекс – услышав их, сразу бежать, забиться в дальний угол и, не издавая ни звука, ждать – ждать, когда произнёсшему надоест искать Его, и тот, наконец, уйдёт, оставит Его… Но Он неплохо научился справляться со своими рефлексами…

Жив ли Он? В отличие от Неё? Он попробовал на вкус положительный ответ… Потом отрицательный… Что-то-как-то всё не так. Какие ещё бывают ответы? – Чаще всего бывает их отсутствие… Жив ли? Вопрос, конечно, передёрнут. Он сильно подозревает, что и Она – если задаст себе этот вопрос в таком же контексте, как и Он, – не сможет ответить однозначно. Он хотел бы успокоить Её, развеять Её сомнения, оказаться бы очень убедительным, доказывая, что Она всё-таки живая, что Ей не стоит постоянно убегать и прятаться… Да, Он хотел бы – но… было ли бы это честно? Да, Он бы успокоился на Её счёт (одной проблемой меньше) – но было ли бы всё это – эти убеждения – правдой? Убеждать в том, в чём не убедил даже себя?! Хм. Только вот… пусть Он сам не верит в это – имеет ли Он право отказывать в этом другим? Отказывать Ей? Убедить, утешить, подставить жилетку на худой конец – в любом случае так было бы куда сильнее, «правильнее». Уж во всяком случае точно не так подло, как вообще все такого рода рассуждения… «Я вообще… Я позёр?… Я никто…»

Он снял телефонную трубку. Он услышал в ней знакомый сигнал – сигнал «здесь свободно». Наконец-то и – Чёрт-Возьми-Опять-и-Всё-Ещё… Здесь свободно. Пусто. Здесь некому летать. Темно. И холодно. И нет Солнца. Здесь болит голова. Здесь свободно. Сво-бо-дно…

…

Закончив писать Ей ответ, Он посмотрел на последний абзац и… и, привычно оскалив зубы (в улыбке), дописал своё привычное:

«Хэй, Скоро Лето!»

Ждать лето – как вредная привычка.

Он потянулся за следующей сигаретой…

11 сентября 2002, 5:31:50

«Re: Сегодня я была в твоём городе…»

«Город, рождённый победой» – гласит монумент на одном из въездов в Его город. Правда, это для туристов, а жители знают правду – «город рождённый зоной». Потому что вокруг находится несколько областных тюрем. И многие, выйдя оттуда, остаются здесь. И по статистике, той самой статистике, каждый третий житель города – либо зэк, либо бывший…

Но город действительно красивый – архитекторы, которые в середине прошлого века проектировали первые здания, были из приезжих питерских энтузиастов, профессионалы… Колонны, жилые дома с завитушками-рюшечками в классическом стиле, старый центр, площадь с тем самым памятником, и шпиль башни с часами, оглашающими чаждый час время на всю округу; и парки, чьи аллеи так очаровательно выглядят ранней осенью; и маленькие тихие уютные улочки, по которым так приятно пройтись пешком; и опять колонны, и опять дома и тихие улочки… Первые архитекторы постарались на славу, не то, что позже – когда начали воплощать в жизнь хрущёвскую жилищную программу, когда с кризисом, начавшимся в 90-е, местная мэрия сменила приоритеты, перестав как прежде уделять много внимания внешнему виду… Да, город сам по себе очень красивый. Несмотря на неработающие давным давно фонтаны в парках, несмотря на ржавеющие узорные ограды и аттракционы ЦПКиО, несмотря на выдолбленный асфальт улочек и открытые люки канализаций, несмотря на разбитые фонари и рекламные вывески, несмотря на разобранные по частям таксофоны, сожжённые киоски, детские стадионы и площадки во дворах – результат деятельности подростков, которым приходится самим себя развлекать… Но всё равно город красивый. Но – люди, населяющие его… Но город красивый. Но холодно… И вчера у нас выпал снег – уже не первый, но в этот раз он не расстаял к обеду, а остался лежать на улицах; теперь уже, наверное, до весны… Город красивый – но, как и во всех городах, в нём очень одиноко… холодно… И ещё – тесно, и хочется навсегда его покинуть. Только бы – уверенности побольше, что Дорога Из Города не ведёт в другой точно такой же город. Только бы – было куда идти. Или – с кем. Или – к кому…

Доброе утро…

20-Oct-2002, 00:02:11

«Снаружи…»

Люди, сколько вас вокруг… Ходите, дышите, пропитаетесь, работаете, любите, ненавидите, дерётесь, ходите опять. Люди… («Как будто» – опять просится на язык; вы случайно не знаете, почему?) Люди… «Кто все эти люди?» И что мне до вас? Я ведь уже не принадлежу вам… как будто уже не принадлежу… «Я – холодная отчуждённость Джека…»

Но я ведь всё ещё могу сливаться с вами, вливаться в ваше море, становиться незаметным в потоке вас. Я могу быть внимательным, вежливым, приятным, интересным… Я могу изобразить на лице улыбку – так, что вы не будете сомневаться в её искренности… Да, сейчас меньше желания и сил для этого, сейчас я стал реже этим заниматься, и некоторые из вас это заметили – но для такого случая у меня в кармане ещё достаточно объяснений; и в любом случае – я ещё могу. Лицемерие? Да, я отдаю себе отчёт, и теперь уже не боюсь вашей цены за это, моя собственная цена куда выше… Лицемерие, но и то – как будто, ведь не постоянно, ведь иногда мне удаётся забывать на время о… удаётся «вжиться» в роль.

Люди, а куда конкретно вы, кстати, ходите? Зачем? Вы неужели не видите, что вы ходите по кругу, и что эта ваша кольцевая дорога настолько исхожена и загажена, что… нет, конечно же, вы не видите – вы же не смотрите; и почему я всё ещё продолжаю задавать вам подобные вопросы…

И вы всё ходите. И я тоже хожу, и со стороны порой может показаться, что мы ходим так близко друг от друга, что дорога у нас по сути одна, что среди вас на самом деле немало подобных мне, и я лишь «что-то там возомнил», и вообще больной и лечиться бы надо… Может, и больной. Мало того, я-то знаю, что я больной, и о болезни своей знаю – пришлось – лучше кого бы то ни было. А вы пытались меня лечить, и думали, что вылечили, но докторам вашим, оказывается, тоже не хватает способности смотреть – не только в свои учебники, но и по сторонам, на людей… Хотя опыт был познавательный, спасибо хоть за это. Но это сейчас неважно. А важно сейчас то, что вот вы – и вы всё ходите, и вот я – и я тоже как будто здесь и тоже как будто здоровый, и тоже хожу, пытаясь старыми, давно уже ставшими бессмысленными вопросами отвлечься от главного – от того, что находится где-то там, глубоко под всем этим видимым для вас слоем грима, под всеми этими масками, ролями, под всем этим лицемерием…

Люди… Вы знаете, а у меня ведь есть своя тайна… Да-да, за каждым из вас тянется свой самый сокровенный, самый яркий, самый главный багаж, я вижу… Да-да, я стал жёстче, язвительнее, желчнее, злее, мне это самому не нравится… как будто. Но я умею молчать, так что вам не стоит сильно бояться, главное – не подходите слишком близко, ведь сил и желания стало меньше, помните? Потому что там внутри настоящий хаос. Там внутри тяжело дышать – там вместо воздуха сигаретный дым; там очень темно и оттого страшно – я повешал на окна плотные шторы; там невыносимо холодно – зима; там громко – так громко, что это опасно для ваших барабанных перепонок; и там тихо – настолько, что для ваших перепонок это не менее опасно… Но ещё там находится Моя Самая Сокровенная, Самая Яркая, Самая Главная Тайна…

Люди, а люблю ли я вас до сих пор, кстати? Что-то мне самому не хочется сейчас отвечать на это вопрос. Всё чужое… Да, лучше вам не приближаться. А мне – лучше бы совсем перестать хотеть, чтобы некоторые из вас вдруг приблизились; но чтобы такое случилось, надо помимо всего прочего и самому приближаться – а я всё меньше пытаюсь, я всё больше чувствую отчуждение, всё больше молчу… Но я всё равно молчу. Потому что если я перестану молчать, я присоединюсь к этой армии вечно просящих, требующих, жалующихся. «Фрида, моя госпожа! Меня зовут Фрида!…» Я не могу так поступить, ведь у Королевы уже устали ноги, ей пора отдохнуть…

Но ещё – есть Моя Тайна, и чтобы её сохранить, молчание должно быть разорвано… как будто должно… И Моя Тайна – я ведь на самом деле и сам одновременно являюсь Её тайной, и с Её стороны всё обстоит так же, Ей тоже становится очень тяжело хранить меня… как б..

А ведь вы кое-что знаете, кстати! Ну… можете знать во всяком случае – если вы меня слушали. Ведь я кое-что рассказывал. Но – не всё. Потому что – Тайна. Моя…

…Люди, ну зачем вы ходите? Куда вы ходите? Вы ещё помните о своих тайнах? И вы помните о том, что среди вас есть много чужих тайн? Остановитесь же наконец, посмотрите же вы по сторонам, посмотрите в окно – вы верите, что… А… чёрт, простите, не сдержался – ведь знаю же ответ… Что? И да, конечно – «кто бы говорил» – конечно, всё, «затыкаю шарманку», кто бы говорил, да. Всё, молчу…

Да, люди, это уже не вы… Люди… люди, А У МЕНЯ ВСЁ РАВНО ЕСТЬ ТАЙНА!

Только вот – как Она ТАМ?..

Только вот удалось бы мне Её сохранить…

«Run away, run away…»

Silent dance with death.
Everything is lost,
Torn by the arrival of Autumn.
The blink of an eye, you know it’s me…
(Opeth «Demon Of The Fall»)

27 ноября 2002, 5:14:03

«Сопромат»

«Мастер, злой мой Мастер…» – поставив последнюю точку, Она добавила несколько яростно-отчаянных щелчков по «Enter»-у. Это звук разбившихся осколков. Что там говорится в ненавистной физике, в разделе «сопротивление материалов»? Что у любого материала есть свой предел напряжения, и если он превышен, происходит взрыв – форма, которую этот материал принимал, разрушается, попросту лопается… Осколки… Ещё одно письмо – и опять в никуда, в «никого нет», и при чём тут всякие «как будто»!.. Ещё одно письмо. Он так и не отвечает, а ведь Она была бы рада хотя бы небольшой весточке, ведь самое страшное – это незнание, сомнения… Она – настоящая Дама. Она – Прекрасная Дама. Во всяком случае – для Него. Навсегда. Она… А он… Кто в таком случае «настоящий» он? Он… Я… я всё помню. Я там. И я тоже. Тоже – это крошево осколков в ладони ледяной. Тоже – это стон в попытке стать собой, которая не звучит на вдохе. Тоже – это там. Тоже – это и нигде. И всё больше – мне не хватает слов. Читаю свои старые записи, стихи, письма – будто написаны совсем другим человеком, я не могу так сейчас; и я цепляюсь за них, как за соломинку, пытаясь удержать безнадёжно ускользающее. А если отпускаю, не уходит – так, чтоб бесследно. Вот если бы оно исчезло совсем… Но нет, память, она остаётся. А изредка по ночам ко мне продолжает заходить и Надежда. И с ней кто-то ещё, но разглядеть уже не удаётся… Лишь саднящее чувство утраты, разорванности, незаполненной пустоты…

А на термометре за минус 30.

А на часах – минус 18 часов до нового года.

А Сказка…

31 декабря 2002, 5:33:43

# # #

Ромашка по имени Лялька. Ей так непозволительно много угрожает. Мало того, что ей приходится жить в поле среди настойчиво её притесняющих безликих сорняков. Тоненький стебель её грозит сломаться при любом мало-мальски сильном порыве ветра, либо под проливным дождём, перестаравшимся в стремлении донести до неё живительную влагу, либо под ногами беспечного прохожего… А ещё каждый знает, что по ромашке можно гадать – «любит – не любит», и мало кто знает, что и ей тоже по ночам снятся летние сны… Обычный вроде бы полевой цветок подобно многим окружающим; одежды её хоть и своеобразны, но незамысловатого покроя и небогатой палитры по сути; нет в ней вроде бы и особой красоты, присущей цветам, выхолощенным в богатых оранжереях, – но всё же притягивает она случайно брошенный взгляд путника, в последний мгновение остановившего молот своей опускающейся ноги… Выделяется она среди прочих полевых цветов. И чаще прочих она оказывается украшением для букета, несколько последних дней своей жизни украшающего свежестью и благоуханием какую-нибудь нищую каморку…

14 января 2003, 3:56:56

«Держи мою руку…»

…я полдня сегодня подготавливал «Маленького принца» для размещения в «трофеях». А мне попался битый исходный текст со множеством ошибок, поэтому процесс переформатирования в формат сайта затянулся более, чем обычно – просто вдруг очень не захотелось, чтобы всякие банальные опечатки портили настолько идеальный текст. Естественно, в итоге Сказка оказалась перечитанной не раз и не два…

И – что?

И – опять та же история. Во всех персонажах я видел себя. Почти во всех…

Скрупулёзно сверяющийся с бумажным вариантом книги, проверяющий всё вплоть до запятой, исправляющий, где надо, «е» на «ё», выверяющий до пиксела каждую иллюстрацию… В какой-то момент книга стала лишь набором букв… Бизнесмен.

А для чего всё это? Зачем? Неужели это так уж и необходимо? Ведь всё равно визуально, со стороны мало кто заметит все эти «идеальности»… Но уже не мог остановиться – ведь начал же, ведь решил же, что внесу-таки свой посильный вклад в эту красоту – хотя бы и так… Фонарщик.

Задумчиво откинувшись на спинку стула, курящий в перерывах под звуки успокаивающей музыки… Сидя на табурете и допивая очередную чашку кофе, смотрящий в тёмное окно кухни… С закрытыми глазами лежащий посреди ночи в горячей ванной и слушающий успокаивающий шум бегущей из крана воды… Мысли снова и снова возвращающиеся на свою старую дорожку – круговую: пустота и холод, никчёмность и неуместность, апатия и отчуждение… Саможаление, одним словом. Или иначе – Пьяница.

Но зато какие мысли! Пусть они теперь и с бóльшим трудом ложатся на бумагу, пусть неуместные и чужие – но какая глубина! Какой полёт! О-хо-хо!.. Или вот ещё – мой сайт! Мой собственный, оригинальный и неповторимый, с количеством посещений перевалившим в прошлую ночь аж за 400!.. Король. В королевстве 4x4 метра, закрытом от окружающего мира плотными шторами, «король в своей собственной свите…»

Не менее скрупулёзно, чем Бизнесмен, – подводящий итоги пройденного, пережитого, заносящий всё в архив, делающий из всего выводы, намечающий возможные дальнейшие пути… и не поднимающий свой зад со стула, чтобы, наконец, просто взять и ПОЕХАТЬ, – Географ…

Охотник… Ага – на слонов. Только вот куда их девать-то? Ставить друг на друга? А куда тогда девать меня самого – ведь планетка-то маленькая? И где потом расцветать моей Розе?..

Хотя какие уж тут слоны – размахнулся! Ведь я, пожалуй, ещё и Лентяй, вовремя не прополовший свою планетку от всякой грязи, и на ней теперь понаросло столько баобабов, что ещё чуть-чуть и…

Так, кто там ещё? Торговец. Ну, здесь тоже без вопросов, ведь моя основная мотивация – поступать с другими так же, как хочешь, чтобы поступали с тобой, – что это, как не тщательно продуманная сделка?

Стрелочник. О да. Безликий персонаж, я сортирую пассажиров. По поездам, отправляющимся неизвестно откуда неизвестно куда. Поезда – это все мои старые песни. Рельсы-линии… Я мастер обобщать детали, связывать, сводить разорванное в единое целое, находить во всём аналогии… Я и сейчас делаю именно это – я свожу себя к персонажам книги… Детали забываются быстро, все поезда в итоге сливаются в один сплошной неразличимый поток…

Ах да, ещё был Честолюбец! Как показательно, что я только сейчас о нём вспомнил. Наверное, не менее показательно, чем количество встречающихся по тексту «я», «мой», «моё»…

Ну и конечно, я – и мудрый Лис, который цинично учит, что значит приручать, любить, дарящий замечательные, причиняющие боль подарки… Он сам всё понимает, но такая уж у него роль – лисья. Ведь на Земле всякое случается, и Вселенная куда необычнее, чем мы можем её вообразить, – но только вот нет в мире совершенства, и романтики, отчаявшись, всегда становятся циниками…

Антуан… Автор. Тот, кто рассказал… тот, кто рассказывает… Лётчик, рухнувший с неба в центр пустыни, где на тысячи миль вокруг нет ни одного человеческого жилья. И теперь, умирающий от жажды, он из последних сил тщится найти своего Маленького принца – чтобы дать тому напиться. Ведь этот малыш – единственный во всём мире, с кем он может поговорить по душам, единственный, кто узнал-таки в удаве слона, единственный, благодаря кому он научится с радостью взирать на ночное небо, потому что все звёзды вдруг превратятся в чистые и звонкие колокольчики…

…И, так и не найдя его, Лётчик создаёт Маленького принца из самого себя… И надо сказать, ему это весьма и весьма неплохо удалось, он всё-таки очень хорошо знал Маленького принца. Но… но всё-таки он очень долго прожил среди взрослых, и он постарел – он никогда уже не сможет разглядеть барашка за стенками нарисованного ящика. И Роза, его Роза, ей как будто так и суждено умереть от простуды на далёком астероиде Б-612 – в одиночестве, ведь его тело стало таким неподъёмным, взрослым…

Прекрасная Роза… Продуваемая всеми ветрами где-то там на далёкой-предалёкой звезде. Одна-одинёшенька. Её такие грозные на вид шипы не самом деле не смогут защитить её от реальной опасности… Порой у неё скверный характер, но всё равно – она самая прекрасная роза на свете, и других таких просто нет. Роза… За ней нет меня, зато за ней…

И наконец – последний персонаж. Маленькая жёлтая змейка. Та, что решает все загадки. Та, что способна в мгновение ока перенести Маленького принца к его Розе… Змейки я не вижу…

Может быть, ещё не прошёл год? Или, может, Маленькому принцу ещё не стало окончательно одиноко в пустыне людей? Или он ещё не всё узнал, что хотел? Или, может, надо просто упорно добиваться ответов на свои вопросы?..

Не знаю, наверное, для этой загадки тоже нужна жёлтая змейка…

1 марта 2003, 7:57:18

«Дети уходят.. за солнцем»

В моей голове живут эльфы – они могут многое рассказать о змеях, но только им нельзя выходить наружу…

Змеи, кстати, бывают и другие – пернатые. Те, что летают. Но о них как-нибудь потом…

В какой-то момент сегодня напомнил себе героев какого-то старого-престарого мультфильма: они отправились на поиски солнца, когда однажды утром оно вдруг не взошло… Не смог вспомнить, чем там всё закончилось, но, наверно, хорошо – ведь это же детский мультфильм…

…

ТЕ, КТО – это «те, кто не принадлежит этому миру»…

…Я тоже знаю это. И я думаю, она всё-таки вернётся, победив свои страх и зависть. А она уже способна их победить – если она долго была с тобой… Ведь всё имеет цену, и цена за билет в другие миры – за способность видеть больше того, что доступно обычному взгляду, – это страх перед неизвестным и зависть перед теми, кто всё-таки решился, кто умеет жить ещё и не здесь, а где-то… там. Она должна вернуться, несмотря на то, что я иногда и ошибаюсь. Но это не совсем то, что я…

Недавно пересматривал «Красоту по-американски» – и понял, что актёру, исполнившему главную роль, тоже знакомо это состояние – мгновение покоя, свободы – он не играл, он лишь вспоминал… Сидеть посреди хаоса, всё видеть – и то, что есть, и причины этого, и, главное, последствия, которые будут… Сидеть посреди хаоса – и тихо всему улыбаться. Легко. Искренне. И не потому, что удалось вдруг самоутешиться или забыться – нет! – просто потому, что… просто «улыбается» само собой, просто не берёт это всё, просто «ВСЁ ХОРОШО» – и это не заклинание, как обычно, а констатация своих ощущений… Вот только, к сожалению, не так просто достигать такого; я не знаю, возможно ли это вообще – по собственной воле. Но – можно вспомнить, можно посмотреть и послушать, можно просто прикоснуться – даже и к чужому, если нет собственного, – и это подействует, даже малая часть этого будет как свежий глоток тёплого летнего воздуха, пропитанного ласковым солнцем, и ничто, абсолютно ничто в этом мире не в состоянии заслонить это… Всё это – весь этот «реальный мир» – всё это да, оно есть – но оно просто-напросто НИЧТО в сравнении… Ведь в мире на самом деле так много всего – и красивого тоже, лишь смотри. И оно не менее РЕАЛЬНО. Лишь – смотри… Смотри, как прекрасен этот осенний танец бумажного пакета под музыку кружащихся вместе с ветром опавших листьев… Смотри, как красиво ложатся лучи заходящего вечернего солнца на стену этой серо-бетонной многоэтажки… Смотри, какой узор выстроили звёзды на небе в просветах от городского смога… Смотри, как легко и грациозно поднимается с помощью лишь небольшого усилия опущенная в полнейшей апатии рука… Смотри, как это здорово – СМОТРЕТЬ!….. Только… слишком много красивого – это ещё и очень больно… («Всё имеет свою цену»?)… А те, кто не видят всего этого – те, кто не «те, кто», – их даже немного жалко, они не видят… а в жалости ведь очень мало красивого…

…Достигнуть самому. Или – вспомнить и прикоснуться ещё раз. Если нечего вспоминать в прошлом – значит, вспоминать грядущее…

«Реальность»: этот грязный и унылый серый мир – и эти маленькие и плоские серые люди с оттопыривающимися от камней карманами… (это похоже на снобизм и на высокомерие, и я мог бы поспорить, пообъяснять, что это не совсем так… но не хочу сейчас, пусть.) Этот мир и эти люди – да, они стоят друг друга. Но ведь в нём и с ними всё равно можно жить. Ведь ошибаться можем не только мы – но и они… Можно… Ведь всё-таки каждый из них когда-то был ребёнком, который знал, чего он ищет. Ведь всё-таки в каждом из них где-то живёт Чайка, которой не нужна стая – а лишь полёт. Ведь всё-таки каждый из них имеет глаза – как новорожденные котята, из которых, если позволить им вырасти, может получиться Кошка. Ведь всё-таки каждый из них – пусть и не всегда осознанно – тоже хочет лета и солнца…… Ведь танец грязного бумажного пакета на заднем дворе, затерянном где-то в трущобах города, так прекрасен…

…

…Позже, когда воспоминания опять уйдут, я буду плакать вместе с тишиной, опять всего бояться и во всём сомневаться – в том числе и в искренности только что сказанного…

Потом я буду плакать – но это потом. Это ещё в прошлом. И ведь это тоже в свою очередь закончится – ещё чуть позже. Это – кольцо, змей, глотающий собственный хвост, это – Бесконечная История… Кольца – их ещё надевают на палец…

Да, позже.

А сейчас – я ищу Солнце.

Сейчас – передо мной Прекрасное.

Сейчас – я рядом с тобой и ты рядом со мной.

И знаешь что?

        Ты – Сокровище

7 марта 2003, 19:47:27

«Здесь и сейчас, или Настоящее, которого в настоящем нет…»

…

Что здесь?

Здесь… лето??

(«Здесь удушливый хаос смертей…»)

Здесь – чьё-то мерзкое душное лето, и дышать здесь – словно в противогазе, и слово «чужое» на губах – ставшее родным…

Здесь крайности и части, и никому не нужно целого во всём своём многообразии – всего; и поэтому всё кажется ущербным…

Здесь – те, кто не ищут своих ответов, а ищут тех, кто сможет все ответы принести им на блюдечке; поклонники, восторгающиеся, восхищающиеся, по собачьи виляющие хвостом и заглядывающие в рот – те, в ком я тоже узнаю самого себя – каким был несколько лет назад (и что сейчас, что я, не найдя своего «марстема», вынужден был сам им стать – как не самолюбование?)…

Здесь – хлопками выстрелов хлопанье дверей тех, кто раздражается и обижается, тех, кто боясь глубины, плавают на берегу; здесь – снисходительно-пафосные, эстетичные жесты и фразы и позы, форма которых прямо противоположна их сути… лишь зависть и обида… Пошлость – что и не снилась порнографическим фильмам…

Здесь – смех и Скрюченность – начинающаяся с пальцев, но продолжающаяся во всём остальном – тех, кто боится, боится неизвестного, отличающегося; тех, кто знает лишь единственный способ устранить причину этого своего страха – попросту уничтожить своими скрюченными пальцами его объект… Ещё одни собаки – но эти тявкают и бросаются на тебя, вгрызаются, стоит лишь повернуться спиной… «Собаки, похожие на людей» – только вот этих почему-то никто не удосужился посадить на цепь, а намордник-закон с намордником-гуманистической моралью совсем прохудились и не справляются со своей функцией…

Здесь – это становиться мизантропом. Здесь – «НЕ ХОЧУ!» и «НАДОЕЛО ВСЁ ДО…». Здесь – светит чёрное солнце. Здесь Молчание – вынужденное и необходимое…

Здесь так много «здесь» – что можно уже писать поэму… но не хочется.

Крайности и части… А кто-то и где-то слышит ещё это слово – «все»?

«Как в муках умирали надежды…»

Здесь – это Там, это Кто-то и Где-то, очень-очень далеко.

И наоборот, «там» – это здесь, и это последнее «здесь» – уже совсем другое, уже настоящее… настоящее, которого в настоящем нет.

3 июля 2003, 0:13:15

Доброе ли…

Я перестаю тебя чувствовать. Твоё последнее письмо – просто строчки из букв на экране монитора, написанные… кем-то. Взгляд бежит по ним, скользит по ним… я осознаю это, заставляю взгляд вернуться на начало, делаю усилие, чтобы проникнуть… я понимаю, что перестаю тебя чувствовать – и ЭТО самое страшное.

Как будто кто-то со мной играет – чтобы я не причинил себе боль, он выталкивает меня на поверхность, и я скольжу по строчкам, не чувствуя за ними тебя… Однако этот «кто-то» не очень компетентен – потому что я подозреваю, что он – это я сам. И – потому что я делаю это усилие снова и снова и снова…

Мои руки говорят мне, что скоро зима. Кожа на них потрескалась, стала сухой (так бывает при обморожении или обветривании, но в моём случае не помогают ни самые тёплые перчатки, ни тот факт, что я сейчас вообще редко надолго появляюсь на улице). Впервые это началось вроде бы прошлой зимой, и прошло весной, когда потеплело. Я начинаю подозревать, что это не совпадение…

Год назад я верил, что скоро лето. Мне удалось заразить своей верой и тебя… Сейчас мы оба говорим о том, как год назад мы верили в то, что скоро лето.

А мои руки говорят, что скоро опять зима…

Сейчас мы оба говорим – как сплёвываем – фразу «будем были». Сейчас мы оба «ничего не знаем»…

А мои стены («…я хочу улыбаться, чтобы не разминуться…»), мои стены говорят мне, что вокруг никакие люди уже не ходят, потому что я не улыбаюсь так, как прежде. Мои вены («…мы, наверное, из пены…»), они смеются надо мною своей неприкосновенностью и напоминают, что я никогда не видел море. И мои глаза соглашаются с твоими, говоря мне, что всё вокруг нас в тумане. Мои слёзы… они ничего не говорят – их, кажется, нет.

«Что-то будет между нами…» (вопрос ли)

И я слушаю новую песню Медведева. Она действительно НОВАЯ.

У неё странная мелодия. У неё рваный ритм. И у неё есть слова:

Рви свою шкуру, но вспомни, кто ты такой…
Забывай Её, забывай Её.

Некогда цельная Пангея трещит по швам, она грозится разорваться на множество отдельных осколков-материков. Мир показывает кулак – Кайнозой, «Новое Время».

А у меня своё время. Я смотрю на часы – (доброе) утро. Я выключаю музыку. Я выключаю всё. Время – спать

15 октября 2003 г., 11:38:03

+1 доброе утро

– И всё-таки, почему мы начинаем словами «доброе», а не, например, «спокойной»?

– Не помню. Но кажется, что-то это значит. Или значило… Собираюсь ложиться спать.

– Я тоже… Не удивительно?

– …Но сначала – петь Колыбельную. Колыбельную Лету… Только так можно пройти через зимний лес, примыкающий к городу, в котором уже под минус 30…

– Правда?

– Правда. И когда будет казаться, что пальцы уже отмёрзли совсем и нос вот-вот отвалится, лес кончится…

– Будет жалко?

– …Потом, правда, будет ещё несколько городских дворов – с детьми на ржаво-стонущих качелях. И очень-очень скользкие от гололёда дорожки между серыми домами… Но это будет потом, и мне почему-то кажется, это будет куда менее важно – чем то, что закончился лес. А он закончится…

– И будет жалко?

– …Прямо у самого города хранящий тишину лес, в котором гул машин, ползущих по дороге совсем рядом, в паре-другой сотен метров, станет лишь ненавязчивым фоном, едва-едва слышным… Лес, его необходимо пройти не только потому, что необходимо попасть в другую часть города, а дорога через лес самая короткая, – но и потому, что эти сосны и эти берёзы, замершие в ожидающем безмолвии под кристально-сквозящим небом; и эти тропинки-дорожки, становящиеся свободными от городского мусора только под слоем снега, во время зимы; и эти нахохлившиеся на колючих ветках вороны, встречающие одинокого прохожего раздражённо-тоскливым карканьем, и даже эти дятлы, которым, кажется, всё нипочём, лишь бы продолжать долбить; да, впрочем, и сам этот одинокий прохожий, пытающийся согреть свои руки ледяным дыханием, – всем им в этом лесу крайне необходимо… необходима песня. Необходимо спеть. Спеть колыбельную – Колыбельную лету. Спеть вместе. Прежде, чем лес закончится… И он закончится.

– И будет жалко?

– И будет жарко, милая. Мне почему-то кажется, тогда будет жарко, очень-очень жарко

24 ноября 2003 г.