|
Отсчёт назад
(продолжение можно найти здесь)
Шизофрения, уровень третий
Я – холодная отчуждённость Джека. (Fight Club)
Ах, дебил-Иванушка… Жар-птицу-то продал за скоко? (Р.Бажин «Русские сезоны»)
Это случилось зимой, в то время, когда у ночей за окном была минус тридцатиградусная температура и замок на почтовом ящике, прячущем за собою одинокое письмо, примерзал к себе пальцы, пытающиеся его открыть. Однажды, когда в очередной раз было совсем невыносимо и он в очередной раз грелся под душем и жалел себя, пытаясь придумать «что же делать», его посетила внезапно-спокойная ледяная мысль: а ведь теперь он ПО СЕБЕ знает, что это такое, теперь у него есть и СВОЙ опыт Этого. Точнее, он вот-вот его, опыт этот, в полной мере приобретёт. Ну, или во всяком случае на то есть неплохие шансы – если, конечно, ему удастся удержаться, в очередной раз не повернуть вспять.
Всё просто. Наблюдать. Отстраниться и наблюдать. Но отстраниться не полностью, не как кататоник. Просто немножко разделиться. Заставить шизофрению поработать и во благо.
Например… Вот настоящий актёр. Настоящий – в смысле тот, кому верит сидящий в первом ряду Станиславский. Постоянно ли этот актёр помнит о том, что он всего лишь актёр, лицемер, играющий на публику? Вряд ли его посещают такие мысли – в самый момент. На время он ПО-НАСТОЯЩЕМУ становится тем, кого играет. Полностью. Честно. Потому-то ему и верят всякие там станиславские…
Всё просто. Днём, при свете солнца он будет отпускать того себя, который умеет чувствовать и страдать, на волю. Как отцепляет поводок хозяин, выгуливающий любимую собаку; про ошейник она забывает, опьянённая… Ночью же, вспоминая, он будет скрупулёзно всё фиксировать. Спокойно так…
Кто-то точно хотел знать ответ на вопрос «что делать»?..
Но! Цена. А как же.
Цена… В итоге стать ещё более циничным, ещё менее чувствительным, ещё более а-моральным… Ещё один кирпич в стене. Или – звено в броне, как угодно…
Deal.
Я умею забывать.
Но – только имена.
07.12.03
Дорогое, Солнце!
Пишет тебе один маленький мальчик из Октября. Ты, наверное, меня не помнишь, но мы с тобой встречались, много-много раз встречались, и я тебя помню хорошо. Но я всё понимаю и нисколечки на тебя не обижаюсь – ведь ты-то вон какое большое и яркое, а маленьких мальчиков здесь столько много.
Я пишу тебе, потому что хочу сказать, как я по тебе соскучился. Да, Солнышко, я так сильно соскучился, без тебя здесь очень-очень холодно, а сильней всего по ночам. Правда, теперь стало очень трудно понимать, когда день, а когда ночь, и даже взрослые – вон сколько умных дядей и тётей по телевизору показывают – они тоже совсем уже запутались, хотя и говорят столько много непонятных и умных слов что-то про твою солнечную систему, но всё равно им тоже страшно. Солнышко, у тебя, наверно, случилось что-то плохое? Почему ты перестало к нам приходить? Или может, тебя кто-то обидел? Ты только скажи кто, мы с мальчишками ему такое устроим, навсегда запомнит. Или это как сказала бабушка – ты просто сильно устало и тебе надо немножко от нас отдохнуть? Тогда отдохни, конечно, а потом всё равно возвращайся. Мы все тебя очень ждём. Другие мальчишки в нашем дворе не пишут, потому что почему-то тебя боятся, странные они. И ещё они стесняются, что наделают в письме много ошибок, и тогда ты насовсем обидешься, а у меня пятёрка по русскому, и это всё у них, конечно, отговорки. Но мы все и даже девчонки очень-очень тебя здесь ждём, Солнышко. Правда! Возвращайся, пожалуйста, скорей.
18.10.03
(October Inside)
Дождь шёл не переставая уже двенадцатый день. И все эти дни на календаре октябрь. Все эти дни за окном холодная ночь. И пустота внутри, требующая чего-нибудь, что её заполнит…
И я стал плохо разбираться во всех этих днях, секундах, месяцах, годах – я, кажется, иногда их путаю…
Чтобы увидеть Сон, необязательно спать. Надо просто закрыть глаза, успокоиться. Успокоиться – вплоть до полного отчуждения. Тихо затаиться… И Сны сами хлынут потоком, заполняя пустоту внутри, ослепляя яркостью красок и неожиданностью образов. Главное – и самое трудное – это продолжать сохранять спокойствие, удержаться и не сфокусировать взгляд на чём-то одном, не рвануться с распростёртыми руками им навстречу; иначе они тотчас уйдут…
И необходимо правильно выбрать момент для «пробуждения». Иначе, открыв глаза, не сможешь потом вспомнить ВСЕГО. И кроме того окажешься в полной уверенности, что всё это было нереально, «лишь сон», и единственная твоя реальность – это лишь дождь за окном…
Я собираюсь научиться не просыпаться совсем. Только пока не знаю как. Но во всяком случае это хоть что-то определённое – хоть что-то похожее на «план»…
Кто-то, наверное, назовёт это трусостью, я и сам бы это так назвал раньше. Но я не отведу глаза. Но я промолчу. И не потому что мне нечего сказать, нет. Я промолчу – потому что мне есть, что сказать… И не я в итоге отвожу взгляд.
А с холодами Мерлин поселился у меня, похоже, уже окончательно.
И он тоже не любит дождь – слишком мокро для его прогулок, и приходится оставаться дома.
И он тоже, когда дождь, часами зачарованно смотрит на него в окно…
18.10.03
…Как в муках умирали надежды, цепляясь когтями за жизнь, до последнего игнорируя все контрольные выстрелы многочисленных снайперов, случайных или нет, но каждый грамм серебра – взгляд, движение, слово, в которых обида и гордость, зависть и страх, фальшь и ложь, – достигали цели.
…Как надежды всё не умирали, из-за чего тем более мучительной была в итоге их смерть, казавшаяся растянувшейся в некоем бесконечном круге ада и питавшей его пламя – пламя, что дотла выжигает всё изнутри, выжигает ими же самими.
…Как мучения надоедали самим себе или, может, пламени становилось нечем питаться, и наступало молчание, в сравнении с которым смерть в мучениях начинала казаться волшебным сном – когда утром начинаешь пытаться отделить сон от реальности, боясь, что в конце ничего кроме него не останется.
…Как, неимоверным усилием приказав себе выйти на новую дорогу, замечаешь старые вехи – понимая, что это твой собственный след, что уже проходил здесь ранее, что какая-то из надежд, заставившая произнести приказ, ещё агонизирует, ещё жива.
…Как сидишь ночью в темноте и тишине и, вслушиваясь внутрь, не можешь понять, чего тебе сейчас хочется – плакать или же смеяться, и хочется ли вообще, и прежде всего – прекращения всего этого, ведь разве это не единственное, что у тебя ещё осталось?
…Как чувствуешь судорогу сжимающегося внутри кулака – и камень снаружи, на собственном лице; силу, толкающую вниз с обрыва, и вялость в подгибающихся коленях, что оставляет стоять на месте, на краю, на месте, на месте…
…Как в муках умирали надежды…
28.06.03
…
(Post-«In Deserto»…)
Леденящая злость с горечью осознания вынужденного бегства от реальности, электрическими искрами обволакивающая тело.
Проводник, уводящий себя самого и пришедший к началу.
Рыцарь, живущий в замочной скважине, мечом Необратимости протыкающий очередной глаз Смотрящего.
Нога, занесённая в первом шаге и отделившаяся от остальных частей тела; недоумевающая о желании остаться.
Ласковое покрывало добровольного безумия, принёсшего долгожданный покой, и последняя молитва последней оставшейся в живых богине – Смерти.
Лежащая на боку цифра «восемь» и проклятие Бессмертных – отбойным молотком в висках.
Зима кончилась и сразу началась опять, белой и холодной гадостью ниспадая в открытые люки канализаций.
Исступлённый танец того, кто остаётся внизу, но не касается земли.
Горсть попкорна, высыпающаяся из трещины в небесном стекле и, прыгая по ржавчине крыш, покрывающая лужи, которым никогда не суждено избавиться от ледяной корки.
Зевок – и следующее за ним молчание, глумливо растекающееся в воздухе.
Срабатывающий авто-реверс и –
танец продолжается.
Танцуют НЕ все!
19.03.2002
Бегство…
Факт: отвлекаться помогает. Занять себя каким-нибудь делом: найти увлекательное хобби, углубиться в выдуманный мир книг, фильмов, компьютерных игр, увлечься политикой, религией, каким-либо общественным – формальным или нет – движением, строить карьеру и т.д. и т.п. – в общем делать что-нибудь, не оставляющее времени и сил для раздумий. Крайний случай, добровольная смерть – то же самое отвлечение…
Факт: по возвращении все старые проблемы наваливаются с ещё большей силой. И тогда либо погружаешься в них ещё глубже, либо ещё усерднее ищёшь, чем занять себя дальше…
У наркоманов наблюдается нечто очень похожее – бегство. Тогда получается, что все отвлекающиеся-увлекающиеся – те же самые наркоманы. Только выздоровление в данном случае плохо совместимо с жизнью – с нормальной жизнью. Когда вдруг понимаешь, что наркотики не есть выход…
Всё глубже проваливаюсь в гулкое состояние одиночества – неумолимо, с неизбежностью рассвета… или смерти, или подходящей к концу захватывающей книги. Все попытки избежать этого, доказать, что это не единственно возможное состояние, открывшись и пустив людей внутрь, оказываются разгромно неудачными. Причём никого нельзя обвинить в таком итоге – ни приглашённых, ни самого себя, – все обвинения снимаются сразу же по причине необоснованности и нелепости улик. И как итог – наполненное горечью неоправданных надежд осознание: каждый из нас абсолютно одинок в этом мире – с рождения и до самого конца. При этом добивает равнодушной объективностью факт, что иначе и быть не может, что это нормально, что так и должно быть. Есть лишь «Я» – у каждого своё, до которого только ему самому и есть дело, и которое до конца понимается и принимается только самим собой. Только оно – родное и своё. Все «Я»-чужие рано или поздно наталкиваются на стену несоответствия «Я»-родному, становясь чуждыми, отчуждёнными – чужими.
Есть двое, кто не согласится с этим. Первый – тот, у кого просто недостаточно способностей, чтобы задуматься и осознать сей факт; тот, кто имеет счастливый дар «уметь быть проще». Второй – это тот, у кого личный жизненный опыт хранит воспоминание хотя бы об одном случае, когда повстречалось «Я»-чужое, не оказавшееся вдруг чужим. Второй случай – хорошее основание для надежды и веры. Собственно этим многие из нас и живут. И да будет так. И да не случится однажды момент, когда захочется копнуть глубже и под это основание. Весомый, трудно оспоримый аргумент – что такой момент наступает от отчаяния долгого и бесплодного ожидания. Весомый – но всё же оспоримый: надо лишь вспомнить про Абсолютное – и начать задумываться над причинами и обоснованиями для ощущения такого родства… Только спорить не хочется: ведь победа в этом споре всё равно не даст желаемого победителю (удовлетворённый эгоизм не в счёт) – а лишь увеличит ряды «отчаявшихся».
Мы все здесь одиноки. И в счастье, и в несчастье; и в смерти, и в жизни, и в рождении, и… И это действительно нормально, так и должно быть. Ведь если серьёзно задуматься, иначе и, правда, быть не может, иначе – хаос. Хаос настоящий – а не то, что мы называем этим словом, глядя на окружающий мир в мрачные моменты нашей жизни… Никто не одинок, и все счастливы… – это мечта. Это сказка. Но это страшная сказка. Ведь если такое случится, уже не будет нас, людей, – будет лишь какое-то одно невообразимое монолитное и безличное Нечто, навечно застывшее в своём счастье…
МЫ ВСЕ ЗДЕСЬ ОДИНОКИ. И это надо принять: стиснув зубы в попытке не сойти с ума и остаться спокойным при факте такого «принятия». (При этом надо бы чётко видеть разницу в словах «принять» и «смириться».)
Жаль лишь, что это нельзя понять, учась на чужом опыте, – только лишь на своём. (В связи с этим кажутся бессмысленными попытки объяснить всё это. Разве что продолжать пополнять ряды «наркоманов».)
Однако…
Мир в частности и всё в общем – есть такие, какими мы видим их через призму собственного настроения в настоящий момент времени.
А ведь я помню, что БЫЛИ моменты в моём прошлом, когда мир не был серым, унылым, однообразным, скучным и банальным – и когда одиночество не угнетало меня. В мире ведь ничего не изменилось – изменился лишь я сам.
Мир не меняется – но он бесконечен, и в нём есть место всему. В том числе и изменениям – которые не обязательно будут только в худшую сторону.
09.03.2002
(Тема>>)
Неужели наступит время, когда ты найдёшь своё место в жизни, когда отпадёт потребность придавать жизни новые очертания? Когда устроишься на хорошую, стабильную работу, заведёшь семью, детей, неизменный круг знакомых и друзей. Когда ты точно будешь знать, где и с кем ты проснёшься завтра, и как закончится твой день. Когда ты научишься быстро забывать сны, приснившиеся тебе ночью, чтобы они не смущали тебя. Когда все твои праздники уже будут отмечены красным на календаре. Когда каждый год будет похож на предыдущий и на следующий, тем самым сливаясь в одну бесформенную и не оставляющую след массу. Неужели наступит время, когда ты остановишься – и при этом будешь вполне счастлив сложившимся укладом, смиришься с безысходностью? Уверенность в завтрашнем дне, стабильность – это ведь так хорошо. Не этого ли ты хочешь?
18.10.2001
Однажды, когда включилась «Imagine» Леннона, он начал внимательно вслушиваться в слова.
И вдруг очень отчётливо представил всё то, о чём поётся в песне, всё то, что певец и призывал представить. А может быть, даже и больше того… Очень отчётливо и очень ярко.
И он заплакал. Широко раскрытые глаза не видели точки, в которую уставились; в горле вдруг стало очень сухо, в груди – очень тесно… Но всё это фиксировалось скорее по инерции, на самом деле он не обращал внимания и не пытаясь понять, почему так вдруг.
В этот день он больше ничего не сделал, он просто не мог. В этот день он больше не сказал ни единого слова. Он рано лёг спать.
На следующее утро, вопреки его робким надеждам, он проснулся.
Но проснулся он больным.
15.10.2001
Человек на камнях
Байкал.
Свежий шторм ещё только набирает силу, разгоняется, укрепляет свои позиции; это происходит буквально на глазах.
Ветер пихается своими локтями. Ветер бросает в лицо крошками дождя. Дождь хоть имеет и не последнее значение, но его роль сейчас всё же не главная; он – палочка в руках опытного дирижёра, он – актёр без реплик, он – декорация.
Тучи, только что нёсшиеся по небу будто в ускоренном просмотре видеоплёнки, спеша скрыться за скалами позади, резко замедлили свой бег. Они должно быть устали. Или, наконец, достигли своей цели. И теперь не скоро ещё появится возможность взглянуть на солнце.
Вода под ногами, вода над головой, вода в воздухе вокруг. Всё пропитывается водой. Но эта вода не таит в себе уюта, от неё идёт холод.
Мокрый человек гуляет по мокрым камням под оркестр агонизирующих волн. Холод, идущий от него, ни в чём не уступает холоду от пропитавшей всё воды. Возможно где-то внутри у него и есть что-то тёплое, но в этом акте тёплого нет среди действующих лиц.
Непонятно, зачем он здесь, зачем он вылез наружу, что ему нужно на этих мокрых и холодных камнях. Судя по тому, как старательно он пытается ступать по скользким камням, чтобы не упасть, по тому, как отступает от волн, вырывающихся вперед, можно предположить, что он просто случайно оказался здесь и теперь спешит в более безопасное и сухое место. Но только вот те зрители, которые пришли к самому началу, видели, что шёл он, очевидно, именно сюда, так как, спустившись сюда с обрыва, он фактически больше не сдвинулся с места: пройдя некоторое расстояние по берегу в одну сторону, он вдруг разворачивается и идёт обратно. А иногда на продолжительное время вдруг останавливается и стоит, и смотрит: то на камни, то на небо, то на волны, то куда-то вдаль – туда, где, если бы не пелена дождя, то был бы виден горизонт, или, может, другой берег. Иногда он оборачивается и смотрит назад – на тропу, по которой спустился, и тогда самому внимательному зрителю на мгновение кажется, что в этот момент на лице человека он видит проблеск надежды или, может быть, ожидание. Но только на мгновение. И только кажется – потому как человек находится достаточно далеко от нас, и чаще всего мы наблюдаем за ним со спины. В целом же человек, как нам видится, сохраняет сосредоточенное выражение лица, и только изредка то ли усмехается, то ли грустно улыбается чему-то своему, неведомому. Хотя нет, подождите, порой мелькает совсем другая улыбка – что-то детское в ней. Так улыбается ребёнок – когда ему вдруг открывается очередная тайна жизни или когда, так и оставшись тайной, она ему просто нравится в таком своём проявлении. В такие моменты самый педантичный зритель возмущённо ропщет, тыча пальцем в список действующих лиц, указывая на отсутствие «чего-то тёплого». Но на таких мы не станем обращать внимания, такие зрители нам не интересны.
Наконец, наш человек то ли устал, то ли успокоился – не зная причин, приведших его сюда, не зная его мыслей, мы не можем установить точно. Но заметно, что он стал чаще останавливаться, дольше оставаться на одном месте, реже оглядываться назад. Вот он, поморщившись, отбросил очередную сигарету, в последний раз охватил взглядом открывающуюся перед, под и над ним картину и, развернувшись, направился назад. Когда он начал подниматься по тропе, мы, наконец, смогли крупным планом разглядеть его лицо. Между прочим мы узнали этого человека, но кто он – сейчас не важно. В первую очередь мы обратили внимание на выражение его лица: несколько отрешённый и в то же время спокойный, даже умиротворённый взгляд, улыбка одним уголком губ или не улыбка, но ухмылка – непонятно. Руки в карманах, немного сутулая походка – это следствие его поражения или просто внешнего холода и крутого подъёма? Подождём немного. Вот он поднялся, вот он вернулся туда, откуда пришёл. На сцене появляются другие люди, они смотрят на нашего человека. А он? Он смотрит на них и улыбается – что, похоже, не совсем понятно другим людям. Но как он улыбается? Смотрите сами. Что? Нет, я не могу ответить, насколько он хороший актёр, и актёр ли вообще. Смотрите сами.
9.07.2001
Охочусь на слонов…
– Почему вдруг на слонов?
Почему? Ну, возникла однажды такая ассоциация.
Знаете, что оказывается самым трудным, когда пишешь «не прозу»? Я не могу знать и потому не буду говорить за других – только про себя. Для меня самое трудное – найти, поймать максимально близкие слова для моих мыслей, наиболее точные. То, что ты чувствуешь – ну разве это поддается описанию словами?! Слова – лишь ярлыки, за которыми у каждого может скрываться что угодно – и далеко не всегда это одно и то же, далеко не всегда за ними то, что кажется должно бы быть. Я, конечно, имею в виду слова не для тех вещей, на которые можно указать пальцем, которые можно потрогать, увидеть – нечто более абстрактное, не принадлежащее материальному миру. В общем, старая история.
Так вот, а что такое слон? Это что-то большое, неуклюжее и часто – нелепое и банальное. И жалкое – самый большой зверь планеты вынужден тупо таскать бревна или хуже того – выступать в цирке посмешищем для толпы. Однажды таким слоном я увидел свои мысли, которые я пытаюсь поймать.
А библия не права, утверждая, что вначале было слово. Если уж было это пресловутое слово, то тогда перед этим ему предшествовала мысль – она-то и была первой. А теперь посмотрите вокруг, на то, что мы сейчас имеем. Не знаю, как вы, но мне хочется верить, что просто не удалось поймать верное слово, что изначально подразумевалось нечто иное.
14.06.2001
Люди были такими большими, когда был ребенком. Прекрасное было время. А однажды я вырос и увидел, что на самом деле они такие мелкие. Поэтому я выбираю вернуться в детство.
13.06.2001
Среди могил…
Жаль нас, живых…
А как она изменилась, когда оказалась на могиле мужа, ушедшего 12 лет назад! Как оживилась! Куда ушли её вечная стеснительность, робость, застенчивость? И где раньше были эти проявившиеся вдруг деловитость, хозяйственность, уверенность? И так спокойно брошенное между делом: «Здесь будет и моё место». Неужели так больше не может быть и за пределами кладбища – в мире живых? Но всё равно завидно…
Все эти парные могилы – с улыбающимися красивыми лицами на портретах, с одинаковыми фамилиями на табличках. Что вы сейчас? Где вы сейчас? Вместе ли вы сейчас? Неужели всё то, что между вами было, исчезло…
Как много детских могил… Кто бы вы были сейчас, мои ровесники? Быть может, вы стали бы великими и принесли бы миру наконец то, что ему так не хватает. Быть может, вы пополнили бы черные ряды негодяев и преступников, и мы бы сейчас желали вашей смерти. Быть может, вы бы просто жили, плывя по течению либо против, ничем особенно не выделяясь и знача что-то только для небольшого круга близких людей… Кто знает? – Никто. А теперь и не узнает никогда. Ясно лишь, что нельзя сейчас ни восхвалять вас, ни обвинять вас ни в чём: что могло бы быть – того нет и никогда уже не будет. Можно лишь кивать головой, сожалея о нереализованных возможностях. Смерть – самый необратимый поступок.
Да, смерть – это самый необратимый поступок. И почему мы так часто плачем о своих проблемках, причитая о безвыходности, а в крайнем случае и добровольно отказываемся от жизни? Выхода нет? – Походите как-нибудь между могил и вы поймете, что же на самом деле значит «выхода нет».
12.06.2001
Одинокие люди – это, как следствие, люди, не испорченные толпой.
Хм – только сами собой…
Нужно выйти к людям, чтобы понять, что ты действительно одинок…
Подойти можно очень близко – вплотную. Но никогда не прорваться на другую сторону, никогда не разрушить стену. Стена у каждого своя: разных размеров, разной толщины, может находиться на различных расстояниях от центра… Но она есть у каждого. Всегда.
Поэтому максималисту-идеалисту любой уровень отношений всегда видится лицемерием.
6.06.2001
Бесконечность выбора
10.05.2001
А всё равно – так хочется попасть туда, где тепло: где странные люди дарят друг другу право быть собой; где взгляд в глаза не расценивается, как нападение; где улыбка – не маска; где чужое счастье не вызывает зависти, потому что Счастье – удел каждого, а не только лишь немногих избранных; где слова «Свобода», «Любовь», «Дружба», «Жизнь», «Смерть» пишутся с большой буквы. Где люди – Люди.
5.05.2001
не без влияния Кортасара…
Однажды ночью, лежа в своей пустой кровати – на спине лицом кверху, прислушиваясь к себе, он произнёс:
– Назовём это любовью.
Потом обдумал то, что сказал.
И испугался.
Оцепенеть, заснуть, заплакать, закричать, впасть в ярость и крушить – всего этого уже стало недостаточно, это не смогло помочь. Поэтому случилось то единственное, что ещё оставалось – тогда он умер.
Но в следующем воплощении он опять, как и в каждый предыдущий раз, не помнил свой старый опыт, свои старые ошибки – и поэтому совершал их снова и снова. И колесо продолжало крутиться, оставаясь на одном месте. И однажды надоело богам наблюдать это дело и они, разочарованные, отвернулись от него. И тогда наступил последний раз. А он уже опять приближался – теперь в самый последний раз – к отметке X…
Или это был сон?
1.05.2001
Некоторая странность – не является ли она следствием длительного одиночества? Когда ты один, тебе не на кого равняться, не у кого учиться, не с кого брать пример, некому задать старый вопрос и получить старый – проверенный временем – ответ; нет чужих ошибок, из которых можно сделать выводы. Книги становятся единственным учителем. Но ни одна – даже самая хорошая – книга не может дать однозначный ответ на каждую возможную жиз-ненную ситуацию. Приходится искать свои ответы, изобретать велосипед. И ничего удивительного, если у такого велосипеда окажутся треугольные колёса.
28.04.2001
Как бы он мог выглядеть в словах… Ну, может быть, так:
День серый – но не серый.
Весна – как будто осень.
Небо наряжено в тучи, и, кажется, что дождь пойдёт вот-вот.
Ветер шелестит прошлогодними листьями – но если не присматриваться, то листья кажутся свеже-золотыми.
Приятно прохладно, и нет нужды прятать глаза от слепящего солнца за стёклами очков – можно безбоязненно смотреть вверх собственными глазами.
Набережная необыкновенно пустынна – суетливые галдящие толпы сейчас где-то в другом месте – другом мире.
Лишь рядом играет в мяч со своей бабушкой маленький ребёнок. Видно, насколько тяжело бабушке поспевать за ним, но каждый раз при взгляде на него она улыбается.
Пиво – холодное, и пока ещё не спешит заканчиваться. И пачка с сигаретами ещё достаточно пухлая. Из руки исправно вырывается огонь – газа достаточно.
Поворачиваюсь к реке.
Здравствуй! Давно не виделись.
Ангара изображает некое подобие шторма – что-то очень близкое и родное мне видится в этом. Эх, ветра бы посильнее! И дождя!
Дышу полной грудью. Смотрю широко открытыми глазами. Каждым волосом ловлю ветер.
Мысли в голове – обрывки мыслей – подобны этому ветру: легки, быстры, чисты, обрывочны, ненавязчивы.
Но не прохладны.
Хочется улыбаться – но боюсь, улыбка выйдет грустной.
Но грусти нет.
Предвкушаю вечернюю встречу. Ещё не ведаю того, что произойдёт позднее ночью.
Похоже, всё-таки улыбаюсь.
Отдыхаю.
Время замерло…
Наконец, заканчивается пиво, и, как сговорившись, вспоминает о том, что всё же весна – и надо светить, – солнце, неизвестно как пробившееся через тучи.
Но поздно!
Я уже навсегда оставил этот момент с собой.
26.04.2001, Иркутск
Эта частая радость от того, что я не совсем нормален, – иногда она сменяется оцепенением, ужасом, ступором при осознании какой-то страшной неправильности такой радости. Какой-то воодушевляющей, окрыляющей, «радостной» радости, испытываемой в те моменты. Радости, к которой скоро снова вернусь.
Но всегда возвращаюсь…
(И какой же из этих «я» – главный?)
Мы настолько не хотим быть частью ТАКОГО мира, что иногда согласны бросаться в любую крайность – лишь бы как-то выделяться, лишь бы не утонуть, не потеряться в нём.
18.04.2001
…Уже проснулся, но ещё не открыл глаза и мельком успеваю видеть картинки, очень похожие на сонные. А потом открываю глаза – но, кажется, это всё ещё сон – и первое, что замечаю, это окрасившуюся в зелёные тона свою комнату с колышущимися световыми бликами на стене. Некоторое время любуюсь их игрой, преобразившей мою комнату до неузнаваемости. Затем приходит ощущение какой-то неправильности. «Что за?!..» Пытаюсь пошевелиться – и осознаю тяжесть и медлительность своих действий, сопротивление им. А потом и вовсе вижу, что не сдвинулся ни на йоту. Но это ладно. Потом я, наконец, вспоминаю, что надо дышать и делаю попытку этого – но не тут-то было… Тут я, кажется, проснулся по-настоящему.
Но ещё долго – на протяжении всего дня – перед глазами весело играли солнечно-зелёные блики на серых поверхностях обыденного окружающего.
А я, дурак, всё ждал, когда же я начну задыхаться…
11.04.2001
……
«Как хорошо, что темно, и идет дождь. Слезы не будут заметны», – подумал он тогда.
Он стоял на остановке и смотрел вслед отходящему троллейбусу, в котором только что скрылась она, на прощанье, стоя уже на ступеньке, махнув ему рукой.
Он будто прирос к земле, застыв истуканом, и по его лицу катились то ли капли дождя, то ли слезы. Он чувствовал, что он что-то упустил, потерял – что-то очень важное – только не мог понять где и когда. Знал лишь, что это случилось не сегодня.
Он думал о том, что не успел, но мог бы сказать. Думал о том, почему ему так важно сказать что-то, при этом даже не подозревая что именно.
Он думал о том, что может сделать сейчас, и от приходящих на ум банальных препятствий любому из его возможных шагов плечи его опускались все ниже, лицо принимало все более застывшее выражение.
Но хуже всего ему было от того, что он знал причину всех препятствий. Этой причиной был он сам.
21-22.03.2001
(Раз)
Россыпь звёзд на ясном ночном небе притягивает взгляд, словно магнит. Прохладный ветер, дующий с реки, приятно обволакивает тело, освобождает голову от шума дня, наполняет лёгкостью. Кажется, если раскину руки, то взлечу к этим загадочным звёздам и буду парить среди них, оставив весь груз земле и ни о чём не сожалея…
(Два)
…Стоп. Заслонка опустилась. Мгновение ушло.
Опускаются плечи, принимая своё обычное положение. Лицо обретает прежнее, ничего не выражающее, отсутствующее выражение, словно прячась за маску. Рука привычным жестом подносит ко рту сигарету, подкуривает её и отправляется на своё любимое место – в карман.
Глядя вниз перед собой, ничего не замечая, бреду домой, оставляя позади лишь сигаретный дым. Опять ничего…
ноябрь-декабрь 1999
|
© Marstem |