моему коллеге
Валерию Семёновичу Кабакову
посвящается
Утро, как обычно, началось в пять. В застывшей тишине просторной трёхкомнатной квартиры первым проснулся и подал свой противно-протяжный голосок китайский будильник. Он мог бы долгое время терпеливо выводить свою утреннюю трель, но это удавалось крайне редко – обитатели квартиры не давали ему голосить больше одной минуты. Вот и сегодня сонная рука хозяина сердито щёлкнула его по носу.
Он глубоко вздохнул, мысленно обматерив зануду-будильник, и скинул с себя одеяло. Раннее пробуждение, за последние двадцать лет ставшее неизменной привычкой, ничуть не лишало его бодрости. Осторожно, стараясь не разбудить жену, он встал и прошёл в ванную. Чувствовал он себя выспавшимся и полным сил. Насвистывая весёлую мелодию и, тем самым, не пуская в голову с утра пораньше мрачные мысли, он принялся бриться. И всё равно смутное ощущение тревоги вместе с новым днём пробуждалось где-то в глубине мозга. В свои пятьдесят семь он знал наперёд – по мере того, как день постепенно входит в свои права, будет расти и тревога, а к вечеру она станет невыносимой, почти ощущаемой физически, перерастая в безысходность отчаяния. Размашисто смыв пену для бритья с лица, он посмотрел на своё отражение в зеркале и усмехнулся. Отражение усмехнулось в ответ. На него жгучими тёмно-карими глазами смотрел рослый мужчина, широкоплечий, загорелый, тёмные волосы лишь на висках были тронуты сединой, лоб благородно бороздили морщины постоянных размышлений. И вот он, достигший солидного возраста, имеющий неплохую постоянную работу, жену-красавицу, двух взрослых сыновей, иномарку, дачу, словом, всё, о чём в юности он мог только мечтать, и что, как ему тогда казалось, являлось необходимым для достижения определённого уровня, задумчиво стоит перед зеркалом и чувствует спиной леденящее дыхание пустоты. Кто-то когда-то давно, то ли по ошибке, то ли намеренно включил счётчик – секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы, года – время почтительно, но неумолимо шло рядом, словно немой телохранитель, и если вдруг ненадолго удавалось опередить его, оно неизменно догоняло и хладнокровно наступало на пятки. С каждым годом, а теперь и с каждым днём, он всё отчётливее слышал негромкий звук этого счётчика – звук шагов времени, – постоянно ускоряющийся ритм, и тогда всё, чем он заполнял свои дни, всё, чего он достиг, казалось ему бессмысленным и ненужным, ведь всё равно рано или поздно он выдохнется от этого безумного бега и время поглотит его… Он сжал виски ладонями: всё, хватит этих разрушительных мыслей, иначе как он сейчас пойдёт на работу, как будет смотреть в глаза коллегам, а самое главное – своей жене.
На кухне уже закипел чайник. Вкус крепкого свежего чая взбодрил его, и через пятнадцать минут он уже шагал по ещё сонному городу в гараж, глубоко вдыхая утреннюю прохладу осеннего воздуха.
– Семёныч, да ты никак приболел! На тебе лица нет! – бойкий голос кладовщицы Дины вернул его в рабочий кабинет, уставленный цветочными горшками. – Что стряслось-то?
«Как раз сейчас на мне моё настоящее лицо, а не ворох масок, так удачно маскирующих страхи и другие неуместные в коллективе состояния», – грустно подумал он. – «Застали-таки старого вояку врасплох…». С мыслями собраться он всё же успел.
– Ах ты, любопытная женщина! – бодро сказал он, подмигивая немолодой уже женщине. – Ну да ладно, от тебя мне скрывать нечего. Цветок у меня вдруг завял, вот и огорчился. – Он кивнул на подоконник. Трюк с «кстати вялым растением» сработал – Дина живо переключилась на цветок и принялась с интересом его разглядывать.
– Ты его вконец заморозил, – вынесла он свой вердикт, – так что, боюсь, уже не отойдёт.
– Ничего-ничего, у меня энергетика хорошая, как-никак я мужчина в полном расцвете сил, выхожу-вылечу. И вообще, мадам, вы часто отвлекаетесь от работы! – голос его загремел по цеху.
К слову, голосом он обладал командирским, чем сперва немного шокировал принимаемых на работу молодых слесарей. Потом все привыкали, и даже казалось, что без звука этого голоса в цехе становилось тихо и как-то пусто. Поэтому его отсутствие, равно как и присутствие, на рабочем месте тут же замечалось. В целом, он даже был примером для коллег. Громкоголосый, жизнерадостный, энергичный, ответственный. К тому же квалифицированный, опытный специалист. Целый день не дающий себе присесть, успевающий поприсутствовать на всех своих объектах, дать необходимые распоряжения и указания, подбодрить приунывших рабочих делом или словом. Плюс счастливый человек, у которого есть чему поучиться. В неформальной обстановке ещё более весельчак и балагур, в арсенале которого десятки занимательных историй и отличных шуток.
Коллеги не знали его другим. Они либо были настолько поглощены собственной работой, либо просто невнимательны, потому что стоило лишь один день понаблюдать за Валерием Семёновичем Гориным, сразу становилось ясно, что не всё так фатально оптимистично. Эффект постоянной жизнерадостности на деле оказывался иллюзией. Точнее даже, честно заработанным имиджем, который теперь так же честно работал на своего обладателя.
Горин уже не мог быть безмятежно весёлым, да и грусть приобретала мохнатый чёрный цвет – в его ушах время отстукивало свой нарастающий ритм. Ритм, словно из маленьких пульсирующих наушников, которые он не в силах вынуть и выбросить. А если бы и смог, всё равно слышал бы этот невыносимый звук. «Как я раньше его не замечал? – спрашивал он себя. – И почему мне выпало слышать его сейчас?». Ответа не было. Были лишь непрекращаемые и не всегда удачные попытки заглушить звук времени, спасти себя от сомнений, страха и ощущения бессмысленности всего вокруг. Бежать. Не думать. Убить время.
Он бросался в работу, в любое дело с головой, не давая себе ни малейшей передышки. Он знал, чем они грозят ему – чувствовать себя усталым, испуганным стариком он считал ниже своего достоинства. Он вертелся юлой, буквально носил свою жену на руках, одаривал других женщин комплиментами, поэтому и встречали его с улыбкой. За свой достаточно долгий стаж работы он успел отличиться особым отношением к женщинам – он их боготворил, – чем вызывал зависть и недовольство прочих представителей мужского рода. Коллеги-мужчины так и не простили ему чувство своей недостойности, когда в какой-то очередной 8 марта напрочь забыли о том, что среди коллег есть женщины. А он не забыл. Купил целый пакет шоколада и подарил всем по плитке. Каждой. Даже старой забывчивой кладовщице Дине. Даже стервозе из производственно-технической группы. Даже уборщицам.
Горин не был трудоголиком, но в нерабочее время также не давал себе сидеть на месте и хотя бы на секунду задуматься, прислушаться. Бывало, по несколько раз за день мотался на дачу, вечерами после работы и в выходные пропадал в гараже, ковыряясь в и без того исправной, начищенной до блеска машине. Он не мог сидеть дома, потому что в стенах собственной квартиры он чувствовал себя хуже некуда. Привычные стены превратились в клетку – негде было спрятаться, и время щелкало хлыстом, требуя подчинения.
Сегодня ему не повезло. Задержался на работе. Казалось бы, вполне удачное стечение обстоятельств, неплохая возможность занять себя чем-то ещё на пару часов. Жена ушла в гости, полагая, что он предпочтёт пойти в гараж…
В гараже не было электричества.
В квартире пусто и холодно, несмотря на дорогую мебель и полный холодильник. На другом конце телефонного провода сыновья один за другим сказали, что сегодня не смогут зайти к нему в гости. Ловушка захлопнулась. Книги не читались, телевизор откровенно раздражал, даже есть не хотелось. Водка? От неё только хуже будет. Сна ни в одном глазу. И в тишине – тик-тик-клац, тик-тик-клац. Словно кто-то невидимый перезаряжал ружьё с интервалом в пару-тройку секунд.
Словно волк, загнанный в сеть красных флажков, он метался по квартире. То, что он только предчувствовал утром, навалилось на него душным одеялом. Душило. Он медленно сходил с ума. В кухне его взгляд упал на аптечку с лекарствами. Слегка дрожащей рукой он вытер вспотевший лоб и взял склянку с валерианой. Закинул в рот целую горсть маленьких жёлтых таблеток и запил остывшим чаем. Глубоко вдохнул.
Он не был котом, и валерьянка дала правильный эффект – через час он крепко спал. Пощёлкивание времени где-то у левого виска превратилось в колыбельную, а может в обычный ночной кошмар.
Но тем не менее это был привал измученного путника в бесконечном Дне Сурка.
сентябрь–ноябрь 2004 г.