|
Высоко в красном небе бесшумными черными мухами метались летающие тарелки…
…Он не знал, кто и зачем на них летает. Да и летает ли вообще… Он просто шел вдоль Бесконечного забора.
С недавнего времени он осознал каким-то звериным чутьем, что не знает ничего. Только собственное имя каменными буквами горело в его голове. Павел. Павел…
За мерно бредущим человеком по серой пыли тянулись две ясно видные цепочки. Справа и слева.
В правой руке Павел сжимал длинный и широкий нож-мачете. Титановое лезвие. Удобная ручка из карельской березы.
Время от времени Павлу хотелось подставить ножик голубым лучам зеленого солнца и полюбоваться чудесными переливами, но он не мог. И вовсе не потому, что многоугольная фигура (он по старой привычке ТОГО времени называл ее солнцем) лишь тускло мерцала над его головой, давая тем не менее достаточно света.
Лезвие от кончика до ручки покрывала абсолютно черная липкая слизь. Через равные промежутки времени на острие набухала тяжелая капля и, срываясь, падала с сухим шлепком на обожженную атомным пожаром землю.
Левую руку, скрюченную и напряженную, Павел судорожным усилием вдавил в бок. Из-под пальцев просачивалась темно-вишневая кровь и с жуткой равномерностью стекала по драным джинсам.
Крича и ругаясь, он прыгал и махал руками. Но капли крови и слизи, взвиваясь в небо, всегда падали на свои места. В цепочки.
Это доводило его до бешенства. Ему хотелось умереть. Но нож свободно входил в тяжело содрогающееся сердце, не причиняя ему никакого вреда. Точно также он проходил сквозь ненавистные мерзко ядовито-желтые доски забора.
Только Ему он причинил вред. Павел помнил, как содрогнулась Вселенная от Его протяжного крика. Нож Павла распорол Ему правый бок, а Его нож оставил вечно кровоточащий след на животе Павла.
Сейчас они шли по разные стороны Бесконечного забора. Павел все время чувствовал Его присутствие. Иногда даже слышал Его тяжелое дыхание.
Павел хотел умереть. Но не мог. Почерневшая кожа лохмотьями свисала с его лица. Он легко мог сжать рукой изорванное сердце. Вынуть его из груди и посмотреть на него. Он мог выкинуть его. Просто бросить на землю и пойти дальше. Однажды он уже так и сделал. Но ничего не случилось. В груди сразу появилось новое. Именно тогда он понял, что только Он может помочь ему. Тогда же он понял, что и Ему нужна помощь.
Но между ними уже был Бесконечный забор.
И дорога под ногами.
Дорога в никуда…
…Высоко в красном небе бесшумными черными мухами метались летающие тарелки…
1997
Металл мягко плавился на его ладони. Брусок, сначала плотный и тяжелый, медленно таял и плыл, как масло на сковороде. Он смотрел, как светлые струйки сочатся сквозь пальцы и, падая в воду, причудливо застывают.
Багровый закат запутался в его волосах…
Он засмеялся и взмахнул рукой. Серебристая капель взлетела в воздух и превратилась в волшебных маленьких птичек. Их звонкие голоса тотчас разбудили тишину, и озеро пошло рябью.
– Правда, они красивые? – спросил он и обернулся.
Она согласно улыбнулась и взъерошила ему волосы своей маленькой аккуратной ладошкой.
– Мы можем все, – сказал он и поцеловал ее руку.
Она вздохнула и, виновато улыбнувшись, покачала головой:
– Прости, я должна уйти.
Он непонимающе посмотрел на нее. В его глазах стоял страх.
– Прости меня, – повторила она, – я больше не люблю тебя.
Он потянулся к ней, но она уже исчезла, растворилась в нахлынувшей мгле… Для него все погрузилось во тьму, и он бежал куда-то, но вокруг была одна пустота…
Он не мог дышать. Грудь рвалась на части от безумного стука сердца.
Он резко остановился, выгнулся, крестом раскинув руки, и поднял лицо к бушующему окровавленному небу. Нечеловеческий, безумный крик растворился в каплях ливня…
Тогда он понял, что не может ничего.
И металл обжег его ладонь…
1998
Лей!
Ливень не жалей…
Александр Маршалл
Seven rains of fire
Will watching you…
Gods Tower
Я бегу по залитым водой улицам, петляя на манер зайца, бросаясь из стороны в сторону. Ему не удастся взять мою душу. Даже такое могучее существо не может накрыть смертельным ковром большую площадь. Пока… Ему приходится бить маленькими прицельными порциями. И потом, у него весь город. Весь славный Санкт-Петербург, который скоро станет огромной братской могилой… Как мне кажется, пригород тоже не будет обделен.
То впереди, то позади летят в воздух куски асфальта, щебень и прочая дрянь. Смертельный дождик поливает от души. Тяжелые капли несутся со скоростью и свистом пуль. Не знаю, удастся ли мне укрыться. А ливень свирепеет с каждой новой порцией крови, вытекающей из пробитых навылет изуродованных тел. Я таких видел уже немало…
Вот и меня накрыло… Лишь краешком, но этого хватило. Капли ударили в плечо, ломая кости и разрывая сосуды. Боль несусветная… Кричу и падаю в холодную воду, разбиваю лицо об растрескавшийся старый асфальт, один из передних зубов ломается пополам, обломок исчезает в воде… Надо бежать, но ливень не дает мне подняться. Тугие струи, словно кнуты, хлещут меня, норовя выбить глаза. Ругательства напополам с воем рвутся из рваного рта. Я ползаю по асфальту, закрывая лицо левой рукой.
Удар пронзает меня насквозь, разрывая внутренности. Я распластан на асфальте, пытаюсь вдохнуть пробитыми легкими, в которых клокочет кровь. А перед глазами стоит моя коллекция жуков… Несколько десятков пойманных мной и уморенных живых существ, которые пронзенные булавкой, мертво лежат под стеклом. Бесплодный крик выплескивается напополам с кровью из моего рта и затихает поглощенный дождем.
Каким-то, непонятным даже мне, образом я поднимаюсь и иду вперед. Я вижу распахнутую дверь и бреду к ней. Ливень хочет меня прикончить, но от нетерпения мажет как ощутивший близость победы мальчишка. Я бы даже сказал, что у него трясутся руки – если бы они у него были…
Я вваливаюсь в парадняк и мешком падаю у стенки. По моим подсчетам жить мне осталось минут десять. Даже квалифицированная медицинская помощь меня вряд ли спасет… Я мысленно улыбаюсь своему цинизму. Слабеющим голосом пытаюсь позвать на помощь, естественно, никто не выйдет из своей квартиры на подобные звуки. Теперь все трусливые, максимум, что они могут сделать – это позвонить в милицию, но не думаю, что она приедет – погодные условия не позволят…
А я очень хочу жить. А перед глазами стоит мой сегодняшний кошмар.
…Мне снилось, что я умираю, и душа моя поглощается бушующим смерчем, который несется над Землей, сметая все на своем пути. С моей душой он становится всемогущим…
Странно… Я совсем не чувствую боли. Только тело становится все легче и легче с каждой каплей крови, покинувшей меня. Зато спиной я чувствую холод бетонной стены, все ее шероховатости и выбоины.
На эту стену свирепо кидается в надежде добраться до меня мой добрый друг ливень. Ветер гудит и свистит, играя с безумными потоками. Но сквозь эту какофонию я отчетливо слышу предсмертные крики. Я почти вижу мертвые тела, валяющиеся под нескончаемым дождем в глубоких лужах. Их кровь быстро смешивается с водой и полностью растворяется в ней.
А он становится сильнее…
В глазах темнеет. Дыхание замедляется и… я просыпаюсь.
Не может быть! Я ощупываю свое тело – все нормально, все на месте. Бросаюсь к окну, трясущимися руками пытаюсь раздвинуть занавески. Не получается… Рыча, я срываю их с мясом.
В лицо мне смело заглядывает яркое июльское солнце. В песочнице под окном весело играют дети. Где-то визгливо лает собака. От ларьков несется ругань опохмеляющихся бомжей. Совсем недалеко Московский проспект, но здесь во дворике машин практически не слышно…
Я отхожу от окна и опускаюсь, прямо-таки валюсь в огромное старинное кожаное кресло. Оно мягко ловит меня в свои объятия, и я тут же вспоминаю моего бедного дедушку. Он очень не любил, когда кто-нибудь занимал это кресло, прямо ревновал его ко всем! Только мне, своему любимому внуку он изредка, чаще всего по праздникам, позволял посидеть в нем минут десять. Но не больше!
…Деда убили прямо в парадной два года назад. Он получил пенсию и возвращался домой. От самой сберкассы за ним шли трое подростков. В подъезде они попросили отдать деньги. Дед прошел всю войну, несколько раз горел в танке и каким-то молокососам его было не запугать. Он обругал их матом, толкнув одного, попытался пройти и тут второй ударил его ножом в спину…
Я возвращался из института и нашел его еще не остывшее тело.
Их поймали почти сразу. Нашлись и свидетели – соседская девочка пяти лет видела все в глазок. Как оказалось потом эта троица уже давно грабила стариков. Тот, который ударил, получил пятнадцать, остальные по десять, но деда это конечно не вернуло…
Но что за ужасный кошмар, однако! Меня аж передернуло, когда я вспомнил свой бег. На всякий случай снова выглядываю в окно и, качая головой, смеюсь. Надо же быть таким идиотом! Но в глубине души меня еще гложет что-то. Какая-то вещь не дает мне покоя, смутное предчувствие или нечто подобное… Я смотрю в окно и мне становится страшно и перед глазами на мгновение встает величественная, непроницаемая, убийственная стена ливня. Громовой раскат отбрасывает меня в глубину комнаты. Я закрываю лицо руками и кричу, кричу, кричу…
Звонок в дверь возвращает меня в реальность. Я успокаиваюсь и, вытирая руками пот с горящего лица, ковыляю в прихожую.
За дверью стоит наша соседка снизу, весьма, надо сказать, неприятная особа. Сколько я себя помню, она постоянно ходила по всему дому и со всеми сплетничала. Нашу семью она невзлюбила после того, как дед недвусмысленно дал ей понять, что выслушивать гадости о других жильцах нашего дома не намерен. А так как дед был человек весьма горячий и сдерживать себя не привык, то… В общем, Анна Викторовна выскочила из нашей квартиры белая в красных пятнах и с тех пор не упускала случая облить нас грязью, за глаза разумеется. После смерти деда нам вообще житья не стало. Стоило только уронить на пол что-нибудь тяжелее конфеты или прибавить громкости телеку, как тут же появлялась «ведьма», как называла ее мама, и начинала орать что ей, рабочему человеку и герою социалистического труда, ни днем ни ночью покоя от всяких разгильдяев нету… Бороться с ней было невозможно и мы научились не обращать на нее внимания. Хотя отец как-то не выдержал и полез в шкаф за дедовым наградным «ТТ». Насилу удержали его. Правда «ведьма» после этого поутихла…
Я открыл дверь. Анне Викторовне было уже около пятидесяти, а красотой она и в молодости не отличалась (я подозревал что она старая дева во всех смыслах), так что я не удержался от гримасы отвращения. Это не укрылось от ее проницательного взгляда и она поджала тонкие губы и сощурила выцветшие глазки.
– Что это за крики, Стас? Ты же знаешь как я устаю на работе, ваша семья доведет меня до могилы, – ее тон был откровенно вызывающий, а мои нервы и так были на взводе:
– Давно пора… – буркнул я.
– Что?! – удивленно протянула она, – повтори, щенок!
– Да чтоб ты сдохла, ведьма проклятая! – заорал я.
Она побледнела, отступила на шаг, а затем, стиснув зубы, со всего маху отвесила мне такую пощечину, что голова моя, мотнувшись вправо, с хрустом впечаталась в косяк. И навалилась тьма…
…Я сидел под огромным раскидистым дубом, под такими в легендах собирались разбойничьи ватаги всяческих робин гудов. Над головой моей пронзительно каркал огромный черный ворон. Я не видел проклятую птицу, но отчего-то знал, что она именно огромная. Вокруг, сколько хватало глаз, валялись трупы в старинной одежде и доспехах. Я посмотрел на свои руки. Они были затянуты в черные кожаные перчатки со стальными набивками, правая рука сжимала длинный узкий меч. Кровь покрывала лезвие сплошным слоем. Она была на перчатках и штанах, тоже черных и кожаных. Я посмотрел на свою грудь и закричал захлебываясь кровью, потому что из груди моей торчали древки по меньшей мере шести стрел и одного копья. Я умирал…
Паника охватила мою душу, боль дорвалась, наконец, до моего мозга и принялась нещадно его терзать. Оглушительный раскат грома заставил меня содрогнуться и вжать голову в плечи, эти движения отозвались новой болью, но я не среагировал на нее. Потому что вспомнил все… И стена ливня встала передо мной во всей своей гибельной красоте…
Новый крик разорвал мое горло.
А затем все исчезло, и я увидел его.
Он был высок и черноволос, а ширине его плеч позавидовал бы и Шварценеггер. В руке он держал огромный меч. С лезвия то и дело срывались и падали на траву тяжелые темные капли.
– Сегодня мой день! Твоя армия разбита, а сам ты умрешь совсем скоро, – произнес он слегка улыбаясь. – Но ты был хорошим воином и пусть Кром возьмет тебя в свои чертоги…
– Будь ты проклят, Конан! – неожиданно для себя прохрипел я. – Убирайтесь к Нергалу в задницу оба, ты и твой Кром…
Конан запрокинул голову и захохотал во все горло:
– Мне было приятно сражаться с тобой. И победить, – сказал он отсмеявшись. – Прощай…
С этими словами он перешагнул через мои бессильно раскинутые ноги и скрылся где-то за дубом. Я слышал, как тихий шелест травы под его подкованными железом сапогами медленно удалялся в сторону замка Дракенсблад. Дракенсблад? Что еще за Дракенсблад? Видимо, последнюю фразу я произнес вслух, так как совсем рядом раздался тихий вкрадчивый голос:
– Неужели эти стрелы и копья поразили твой разум, барон? Это твое родовое поместье. Оно горит, и пламя освещает поле боя, на котором лежит добрых три четверти твоих хваленых дружинников, а также вон ту дубовую рощу – ты как раз собирался пустить ее на дрова для своих кузниц – на ее священных ветвях скоро будут болтаться и остальные. Король сурово относится к мятежникам. Но ты этого уже не увидишь…
Меня потрясли его слова, хотя я практически ничего и не понял. Все, что происходило в этом мире здесь и сейчас слилось для моей души в огненный комок боли.
Но истинный хозяин сего умирающего тела и на этот раз нашел достойные слова:
– И ты пришел сюда, старый ворон… Как я жалею, что не повесил тебя, как советовали многие, два лета назад на том самом дереве, под которым ты орал свои проповеди… Теперь ты пришел покаркать над умирающим Волком, падальщик! – я закашлялся и по подбородку потекла густая черная кровь напополам со слюной.
– Если бы Волку не выбили зубы и не сломали шею, то он бы увидел, что Ворон стоит прямо перед ним и готов выклевать ему напоследок и глаза, – тот же голос зазвучал совсем рядом, но на этот раз в нем слышалась и насмешка и плохо скрываемое торжество.
Я с трудом приподнял голову. Передо мной стоял закутанный в коричневую мантию худощавый мужчина около сорока лет. Правой рукой он сжимал дубовый посох, сплошь покрытый рунами, а левой потирал чисто выбритый острый подбородок. В его лице было что-то от хищной птицы, но что именно сказать сложно. Нос вроде обыкновенный, чуть-чуть вздернутый, губы бледные, плотно сжатые и тонкие, а глаза горели ненавистью и радостью.
– Скоро, совсем скоро ты сдохнешь, но тело твое останется непогребенным, и твоя душа будет вечно блуждать по этой земле в поисках пристанища и упокоения, – он скривил бледные губы и выжидающе посмотрел на меня.
– Оставь его! – Раздался властный голос, в котором я с трудом узнал голос Конана. Друид, как я мысленно назвал его, хотя, может он им и был на самом деле, молча склонил голову, но без подобострастия или испуга. Чувствовалось, что человек он твердый и не привык уступать даже силе. Аура несгибаемой воли и жесткого характера плотным невидимым ковром окутывала его. Когда он ответил, голос его был спокоен, но и особой радости в нем не слышалось.
– Я повинуюсь, Ваше Величество. Но вы знаете, что сделал мне этот человек. Я прошу Вас, отдайте его мне.
– Нет, Регвольд Старый дуб. Я не позволю тебе надругаться над телом воина. Он храбро сражался и умер как мужчина. Он достоин погребения со всеми почестями, и я даю слово короля, что так оно и будет.
– Мне остается только повиноваться, – холодно ответил друид, – но знайте, вряд ли многие поддержат ваше решение.
– А кто здесь, по-твоему, король? – усмехнулся Конан. – Убирайся прочь к своим деревьям! Негоже защитнику земли, деревьев и животных требовать такой жестокой мести. Барон и так получил сполна.
Друид еще раз наклонил голову и медленно побрел в сторону, как мне думается, той самой рощи, которую я не успел вырубить. Наверно, решил посмотреть, как вешают моих соратников.
Конан проводил его взглядом, а затем подошел ко мне и наклонился так, что его лицо оказалось вровень с моим. Глаза наши встретились. И я не смог выдержать этого пронзающего насквозь взгляда холодных, как снег с Киммерийских гор, синих глаз. Этот человек не боится никого и ничего. И жизни других людей для него значат не больше, чем прошлогодний листопад.
– Барон, я хочу оказать вам последнюю милость. Примете ли вы ее из рук ненавистного вам короля?
Я вздохнул и закашлялся:
– Да…
Конан кивнул и выпрямился. Луч солнца сверкнул на молниеносно выхваченном из ножен превосходном клинке, синеватое лезвие блестело и переливалось. Король крутанул меч над головой и нанес резкий удар. Вспышка боли, тьма и… голос.
– «Дельта три», почему молчишь, «Дельта три», – голос был хриплый и грубый, в нем слышались нотки нетерпения и одновременно беспокойство и растерянность.
Я открыл глаза и тут же снова крепко зажмурился, не веря своим глазам. Все вокруг тряслось и лязгало. Я был в кабине какой-то большой машины. И у меня были кое-какие подозрения.
…Как-то я зашел к приятелю, который был счастливым обладателем персонального компьютера. И у него оказалась игра про боевых роботов – «MechWarrior». Я, помнится, провел за ней достаточно много времени, так она мне понравилась. И сейчас, кажется, я сидел как раз в таком роботе.
Тем временем голос снова напомнил о себе:
– «Дельта три»… Дэн, да отзовись ты наконец! – надрывался неизвестный мне человек.
В этот раз, прежде чем я успел даже подумать, моя рука щелкнула кнопкой на пульте, а мой голос со смешком ответил:
– Да не сплю я, Сэмми-бой, просто наверняка проклятые Соколы где-то рядом. Не стоит обнаруживать себя раньше времени… Следи за радаром.
В ответ раздалось невразумительное бурчание и связь оборвалась.
Я уже совершенно освоился в своей новой роли. Фактически делать мне ничего было не надо. Я был всего лишь наблюдателем. Как бы в одном теле две души. Чужое сознание делало все прекрасно. Мне осталось только с удовольствием глазеть, как ловко он управляет своей боевой машиной – это был робот типа «Нова». Приземистый, быстрый, с десятком средних лазеров на вооружении, в ближнем бою он представлял серьезную опасность.
Я решил проверить, подчинится ли мне чужая рука, и попробовал нажать на гашетку. К моему удивлению все получилось, и с характерным свистом луч ударил в ближайшее дерево. Только тут я заметил, что робот медленно бредет по полузатопленным джунглям.
Почти сразу в ушах раздался голос Сэмми-боя:
– Какого ж дьявола ты это сделал, а?!
Я (или мой товарищ) не успел ответить, потому что радар внезапно ожил.
– Господи… – прошептал я, – да тут их целый тринарий!
– Если не больше, Дэн, – ответил Сэмми-бой, – свяжись с командиром… Может…
Я перебил его:
– Надо сматываться. Если у них мало скоростных единиц, может прорвемся… Твой «Бешенный пес» почти такой же быстрый как моя «Нова»…
– Я и не предлагал так сразу и лапки опустить! – усмехнулся мой напарник, – надо предупредить остальных, что, как мы и предполагали, здесь полно Соколов. Пусть наши ребята хорошенько подготовятся…
– «Дельта три» вызывает «Дельту один». Командир мы в окружении тринария Соколов. Идем на прорыв…
– Удачи, Дэн! – после некоторого молчания раздалось в моем нейрошлеме.
Противник тем временем не предпринимал никаких действий. Я на их месте поступил бы точно также. Семикратное превосходство в боевой технике дает право немного поглумится над противником, хотя здесь собрались настоящие вернорожденные, истинные воины, которые вряд ли опустятся до подобного… Я обнаружил, что полностью слился со своим телом и в полной мере ощущал себя Дэном из клана Волка, а Стас отступил на второй план, ему это все казалось сном…
Голос, пришедший в нейрошлем, был спокоен и наполнен силой и уверенностью:
– Привет, Волки. Мы рады, что вы заглянули к нам на огонек! Предлагать вам сдаться без боя конечно бессмысленно, но я все же это сделаю. Не хотите ли выключить своих роботов и тихо, мирно и бескровно стать нашими пленниками?
– Ты же знаешь, Сокол, каков будет наш ответ.
– Ну что ж, – Сокол притворно вздохнул, – тогда призовите всю вашу удачу, клянусь моими предками, она вам понадобится!
Я не мог допустить, чтобы последнее слово осталось за ним, и уже собирался сказать что-нибудь в том же духе и не менее язвительное, но тут грянул гром. В прямом смысле. Сверкнула молния, и хлынул ЛИВЕНЬ. Я дернулся назад, попытался закрыть лицо руками, но у меня ничего не вышло. Правда, тут все сразу и закончилось, дождь действительно накрапывал, но это был обычный дождь…
Тем временем противник начал постепенно сжимать кольцо. Красные точки на радаре становились все ближе и ближе.
– Ну что, Сэмми-бой?
– Поехали, Дэн. Покажем им, как кусаются Волки! – он храбрился, но голос слега подрагивал. Я его вполне понимал. Надежды на прорыв у нас минимальные, остается только с честью умереть…
Мы направили наших роботов на север, там была лишь пара точек, и между ними достаточно большое пространство. Естественно, Соколы тут же прибавили скорость зажимая нас с флангов в клещи.
Моросил мелкий, противный дождик, вокруг мелькали деревья, местное солнце тускло светило сквозь плотную завесу черно-фиолетовых туч, в довершение всего от корней этих самых деревьев начал подниматься довольно густой туман. Я по земной привычке было обрадовался, но тут же вспомнил, что радарам на туман-то, в общем, наплевать, а вот мне гораздо хуже, и так приходится вилять из стороны в сторону, чтобы не вписаться в дерево на скорости сто двадцать километров в час. А то Соколам и делать ничего не придется, обидно было бы все-таки…
Мы стремительно сближались с двумя противниками, и, судя по показаниям радара, остальные роботы не успевали зажать нас, это добавляло сил. По нам уже начали обстрел из дальнобойных тяжелых лазеров и протонно-ионных излучателей (ПИИ). Мощные голубые, искрящиеся шары пролетали то справа, то слева, с треском ломая деревья или поднимая в воздух тучи брызг и комья земли.
Первый враг показался из-за дерева совершенно неожиданно. Этот Сокол держал реактор своей «Гаргульи» в выключенном состоянии и запустил его в самый последний момент, когда между нами было уже метров сто. Тут я и понял, что нам специально оставили маленькую «как бы» лазейку, чтобы меньше было проблем. И в подтверждение моей мысли впереди зажглись еще три точки.
– Будьте вы прокляты, ублюдки! – заорал я в микрофон. – В атаку, Сэмми-бой!
В ответ в шлеме раздался громкий смех, явно не моего напарника. Смейтесь, смейтесь…
Я переключил оружие на одновременную стрельбу, и выключил автоматическую защиту от перегрева – пусть лучше реактор взлетит на воздух вместе со мной, чем моя «Нова» будет стоять беспомощная и мне все равно крышка.
Пилоту «Гаргульи» не повезло. Его системы не успели полностью включится. И я обрушил на него, беспомощного, мощь десяти лазеров. Трех залпов в упор хватило бы и более тяжелому роботу. Первые два снесли броню, а последний прошил реактор. Взрыв, и я несусь дальше через груду пылающих обломков, а в ушах – восторженный вопль Сэмми:
– Молодчина! Как ты его уделал, а!
Но мне было не до веселья. Впереди нас ждали трое и двое, а сзади уже догонял остальные, числом не меньше двенадцати.
Как я и думал, сидевшие в засаде Соколы пилотировали тяжелые машины. «Мародер», «Лесной волк» и «Боевой молот». Они шли в линию плечом к плечу, лениво постреливая в нашу сторону из ПИИ и тяжелых лазеров. Похоже, гибель «Гаргульи» их нисколько не обеспокоила. Ну, это нам как раз на руку…
Я решил атаковать «Мародера», шедшего слева. Из всех троих он был наиболее мощный, но имел одну слабость, а именно – ноги. Они у него длинные и тонкие, и при надлежайшем умении и сноровке можно вывести его из игры одним точным попаданием. Другое дело, что сделать это вовсе не просто, три ПИИ как никак!
Бросая «Нову» из стороны в сторону, я быстро шел на сближение, не открывая огонь. Мой напарник вовсю уже долбил «Боевой молот» из всех лазеров и ракетных установок. Сокол огрызался, но как-то вяло, и в конце концов резко шарахнулся в сторону, уступая Сэмми-бою дорогу. Видимо ему хорошо досталось.
Я начал стрелять, когда между мной и врагом осталось меньше двухсот метров. Я не стал переключатся на раздельную стрельбу и продолжал бить залпами. Но мимо. В меня тем временем вошел ракетный залп «Лесного волка», сбив меня с курса и хорошо повредив правые бок и ногу. Однако, он же мне и помог. Мои лазеры, наконец, достигли цели, и «Мародер» с лязгом рухнул на левый бок. Я слышал, как его пилот злобно матерится на весь эфир, но его робот выведен из строя надолго, во всяком случае, до конца боя. Мои защитные системы уже выли от перегрева, но я не удержался и дал еще залп по внезапно влезшему мне в прицел «Лесному волку». Стрелял на удачу, но мне повезло. Лазеры разнесли Соколу ракетную установку и вызвали детонацию боезапаса. Он остался в строю, но покорежило его хорошо, может больше и не сунется…
На самом деле вся схватка длилась не больше десяти секунд. И вот мы уже бежим дальше, в то время как один наш противник повержен наземь, а два других получили серьезные повреждения.
– Как ты, Сэм?
– Ни царапины, Дэн! Даже краску не ободрали, – в голос моего напарника ликовал, – а ты как?
– Мне правый бок «Лесной волк» ракетами поцарапал. И глубоко, честно говоря…
– Да ладно… Их всего двое осталось.
– Ну да, и еще тринарий за спиной.
– Так то за спиной…
Радар показывал, что покореженная нами парочка в бой снова не рвалась. Один из них вообще стоял на месте, а другой ковылял в противоположном направлении. Это меня порадовало, зато не порадовало другое. Компьютер показывал, что правая нога может не выдержать предельной скорости. Кроме того двое преследователей видимо включили прыжковые двигатели и расстояние между нами начало стремительно сокращаться.
Итак от победы нас отделяла лишь парочка «Бешенных псов». И они начали бешенный обстрел уже издалека. Вот тут и начались неприятности. Первый же лазерный луч повредил мне двигатель и скорость сразу упала до восьмидесяти. Сэмми увидев это тоже скинул скорость, но я сказал ему чтоб не дурил и прорывался сам, если я отстану. Я уже в общем-то знал, что мне не уйти – мощность двигателя постоянно, но, слава богу, медленно, падала. В таком случае, я хоть и не надолго, но задержу Соколов. Сэмми меня и слушать не стал. Это я тоже прекрасно знал, и мы сошлись в жестокой схватке с «Бешенными псами». То ли удача была в тот день наша, то ли пилоты у Соколов были молодые и неумелые, однако мы прошли и сквозь них. Чего нам это стоило…
Один из наших противников катапультировался за считанные секунды до взрыва, а второй уступил нам дорогу. Выбора не было – то, чем он управлял, ремонту уже не подлежало… Однако и наши машины потеряли почти всю боеспособность. Скорость моей упала до пятидесяти, а броня держалась на честном слове, кроме того пара лазеров из правой руки перестали действовать. «Бешенный пес» моего друга потерял свою левую «лапу», его правую плечевую ракетную установку вырвало взрывом и теперь она свисала на проводах как эполет на старинном мундире. А сзади уже гремели выстрелы свежих ребят из остальной, большей части тринария. Жить нам осталось минуты две. Потому что я лично катапультироваться не собирался.
Неожиданно один из преследователей резко рванул вперед и вверх. Расстояние стремительно сокращалось. Он пронесся над нами и опустился прямо перед Сэмми. Это был «Громовержец» и я знал, что он собирается сделать.
– Катапультируйся!!! – заорал я, зная, что все уже бесполезно…
Раздался громкий треск автопушки, «Бешенный пес» затрясся как в лихорадке, от него полетели куски металла.
– Сэмми!!! – снова крикнул я, но ответа не было.
Снова грохнула автопушка. На этот раз она пробила робота насквозь, из спины рванулось пламя. «Бешенный пес» остановился и зашатался. «Громовержец» отпрыгнул метров на пятьдесят назад. «Бешенный пес» взорвался… Моего напарника больше не было…
Странно, но я не чувствовал какого-то сильного горя. Может, конечно, оттого, что большей частью я был не Дэном, а человеком из далекого прошлого и, по большому счету, наплевать мне было на Сэмми, я его и не видел-то никогда. Была бы у меня скорость, убежал бы отсюда не задумываясь… Но вот скорости-то как раз и не было.
– Прощай, Сэмми, – прошептал я, – скоро мы с тобой увидимся.
И я бросил свою машину на «Громовержца». Первым же залпом я разрушил ему ракетную установку, в ответ он полоснул меня из автопушки и добавил лазером. Правая рука моей «Новы» разлетелась на куски, весь корпус содрогнулся, но я выжил и даже продолжал стрелять, и «Громовержец» поспешил ретироваться – патроны у него кончились, а с парой маленьких лазеров особо не навоюешь, да и зачем ему рисковать, сзади уже подошли остальные.
Я развернулся лицом к Соколам. Их было действительно слишком много и с еле живым двигателем я даже добежать до них не смогу. Они расстреляют меня с дистанции ракетами и ПИИ, а я даже ответить не смогу. В шлеме противно запищала противоракетная система, которая как ни странно до сих пор уцелела, это означает, что на меня уже кто-то навелся. Ну что ж… Прощайте, скалистые горы.
Я отключил все предупреждающие системы, и включил прыжковые двигатели. Враги этого не ожидали, и весь шквал огня прошел мимо, а я опустился в десяти метрах от «Ястреба». Ну, получай, чего заслуживаешь… Залп, залп, залп. Взрыв.
Я разворачиваюсь, и меня накрывает волна огня. Бронестекло кабины лопается под напором тяжелого импульсного лазера. Следующий луч рвет меня насквозь. Внизу живота – выжженная дыра. Я не могу дышать. Оружия больше не существует. Пламя охватывает все. Реактор на пределе. И прямо передо мной вырастает «Боевой молот». Он стреляет из ПИИ. Уже ничего не видя, я нажимаю на кнопку активации прыжковых двигателей и молюсь, чтобы они сработали…
На потолке хорошо читается надпись, сделанная старинным способом при помощи спичек: «Если у тебя не стоит х…й, можешь вешаться». Очень глубокомысленно… Я жив? Я жив… Я жив!!!
То есть почти мертв. Я снова лежу в подъезде пробитый ливнем, и кровь по-прежнему вытекает из сквозных ран. Я пытаюсь засмеяться, но не получается… Кровь, везде кровь… Она клокочет в легких, заполняет рот, обжигает ноги в туфлях.
Что же тогда со мной было? Вопрос, конечно, чисто риторический. За те последние оставшиеся мне минуты я все равно этого не узнаю, а на том свете уж поглядим, что к чему и почем.
Единственное, о чем я мечтаю, умереть вот так, от потери крови, чтобы душа моя осталась свободной, чтобы не досталась она ливню. Почему-то я знаю, что он пьет души и таким образом набирает силу. Может все глупость, и нет души, но от этих мыслей становится еще страшнее…
…С чего все началось, я даже не знаю. В это время я ехал в метро, то есть когда спускался, светило солнце, вышел – льет как из ведра. Уже потом на моих глазах женщину средних лет ударило как молотом, и почти физически размазало по асфальту. Она страшно кричала. Люди, которые столпились под козырьком «Василеостровской», отворачивались и зажимали уши, а некоторые наоборот, таращились с разинутым ртом и выпученными глазами не в силах отвернутся… Я был в числе последних и думал, запомню этот миг на всю оставшуюся жизнь.
…Вспомнив это, я улыбнулся окровавленным ртом. Действительно ведь запомнил, на всю оставшуюся… Только вот пережил я ее на полчаса, не больше…
Грохот заставил меня поднять голову. На крышу словно обрушился метеоритный дождь. Страх взорвался гранатой в моем животе. «Господи! – закричал я. – Я хочу умереть! Дай мне умереть, Господи…» Ливень прорывался к моей душе.
Дом, укрывший меня, внезапно перестал существовать. Просто перестал. Я не уловил момента распада, развала, в одно мгновение лицо мое осветили ярчайшие и горячие лучи солнца. Словно в насмешку.
Я лежал в развалинах, а ливень и солнце смеялись мне в лицо. Пара капель легонько стукнула меня по носу. Затем дождь нежно убрал кровь с моего тела. Мне не было больно, совсем…
Сглотнув собравшуюся во рту кровь, я широко открыл глаза и посмотрел в небо.
Давай, ублюдок!!!
И он дал…
Как в замедленном кино ко мне устремилась, набирая скорость, одна единственная капля. Ударила точно в середину лба, припечатала голову к бетону, пробила череп и взорвала мозг…
Я умер.
Точнее, мое тело.
Еще точнее, мое физическое тело.
А вот моя душа, мое астральное тело, с огромной скоростью устремилась к самой большой и самой черной туче. Приближаясь к ней, я услышал многоголосье стонов и перекрывающий его басовитый смех…
Земля вступала в новую эру.
Эру без людей.
1998
Посвящается Шурику Ильину,
без которого этот рассказ
никогда не был бы написан
…Очень трудно дышать. Казалось, горит сам металл, а может, так оно и было – ракеты начинялись такой адской смесью, что полыхали даже камни. Я стоял на берегу, устало опершись на обгорелый и иссеченный осколками ствол тополя, и без тени интереса наблюдал, как догорают два десантных корабля. Большие и неуклюжие, они напоминали мне коробки из-под обуви. Их бросили на произвол судьбы и они не дотянули до берега. Точнее, дотянули, и теперь стояли, уткнувшись тупыми носами в полуразрушенный пирс, никто из десантников или команды так и не ступил на берег. Все остались там… Мне казалось, что я чувствую вонь их сгоревших тел, но мне все равно.
До войны на этот пирс прибывали «Ракеты» из Петербурга… Теперь туристов, понятное дело, не осталось, да и смотреть было почти что не на что. Вчерашняя бомбардировка смешала с землей почти весь Петергофский ансамбль… Что с них взять, варвары…
Я медленно двинулся вдоль берега. Тишина убивала меня. За почти два года войны я сильно отвык от нее, а сейчас наступило неожиданное затишье, которое взволновало меня гораздо больше стрельбы или грохота рвущихся снарядов и бомб.
Море нехотя выбрасывало на берег свою добычу: по большей части это были всевозможные обломки и трупы, а я искал живых…
Море… Как я любил запах Финского залива… До войны я каждое лето ездил сюда на открытие фонтанов и подолгу стоял, наслаждаясь величавостью и спокойствием волн и этим непередаваемым ароматом… Сейчас даже море казалось смертельно раненым, оно рыдало нефтяными слезами, его рвало металлопластиком разбитых самолетов и мертвой плотью…
…Я остановился и закурил. Трофейные сигареты высоко ценились среди наших, нам-то выдавали одну «Приму» совершенно омерзительного качества. Вчера мне повезло, я вытащил из кармана убитого летчика пачку «Marlboro»… Я глубоко затянулся и тут же начал кашлять, похоже скоро меня комиссуют. Я провел рукой по губам. Так и есть. На ладони остались следы темной крови. Моей крови. Плохо… Хоть бы меня в бою прикончили… Не хочу умирать от гнилых легких! Не хочу!!! Я что– то разволновался. Спокойно. Вряд ли мне суждено дожить до конца войны… Я сделал затяжку и сплюнул, а затем, выругавшись, отшвырнул сигарету. На берег в десяти метрах от меня тяжело выползал человек. Летчик. НАТОвский летчик. Весь в мазуте и крови, но, видимо, не своей.
Я нехорошо ухмыльнулся и снял «Калаш» с предохранителя. Пилот с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел к валунам, на которых так любили сидеть отдыхающие. Мой громкий окрик сбил его с ног. Видимо, нервы на пределе. Он упал и закрыл голову руками. Когда я подошел, его трясло…
– Don’t shoot, don’t shoot… – повторял и повторял он дрожащими губами.
– Заткнись!!! – заорал я и для верности пнул ногой по ребрам. Он скрючился и продолжал скулить, не смея даже посмотреть на меня.
– What plane u piloting?– спросил я и снова пнул его.
– B-6 «Strike», – выдохнул он и снова начал умолять меня не стрелять.
Мое лицо окаменело, именно «Страйки», новейшие американские штурмовики, нанесли удары по центру Санкт-Петербурга, Пушкину и Петергофу, без видимой необходимости. Наше командование отдало после этого приказ: пилотов этих машин в плен НЕ БРАТЬ…
Я посмотрел на него, стараясь запомнить лицо до мельчайших черточек. Многие наши никогда не смотрели в лицо убитым, и особенно тем, кого расстреливали, боялись ночных кошмаров. А я ненавижу этих гадов настолько сильно, что один раз убить их мне мало. Я убиваю их снова и снова на редких минутах отдыха или ночью – во сне… Мои родители были в Москве, когда все это началось. Они – одни из пяти миллионов погибших во вспышке термоядерного взрыва единственной ракеты прошедшей нашу оборону. Ее хватило сполна…
Пилот начал рыдать. Мне было все равно. Я ударил его прикладом по зубам, а затем сунул ствол прямо в раскрытый рот… Сильнейший порыв ветра вдруг унес всю гарь и вонь, и Запах, Запах Финского залива нахлынул на меня, унося туда, где я уже никогда не буду…
…Петергоф. Мои руки нежно гладят шероховатую, чуть теплую поверхность гранитного парапета. Я стою, подставив лицо яркому, по-летнему теплому солнцу. Его лучи мягко касаются моих закрытых глаз, ощупывают открытую кожу с мастерством опытного любовника. Я смеюсь и дерзко открываю глаза, всего лишь на мгновение, чтобы не сжечь сетчатку. Солнце усмехается мне в ответ с безбрежной синевы с легкой примесью белых перышек облаков. Оно с удовольствием включается в мою игру и продолжает ласкать меня.
Вокруг шумят люди, в отдалении журчат фонтаны – гордость и краса Петродворца, они известны всему миру и летом от туристов никогда нет отбоя. Здесь, как в Вавилоне, смешались все языки. В одно ухо вливается очаровательно грассирующий французский язык, язык любовных песен, а другое слегка вздрагивает от гортанных отрывистых слов датского…
Для меня все это неважно. Я вдыхаю полной грудью Запах Финского залива…
О, этот запах! Пряный аромат неведомых земель, аромат странствий, аромат Настоящей Жизни! Именно так, Жизни с большой буквы. Мне всегда тяжело возвращаться обратно, в стандартную квартиру со стандартной мебелью, к людям, что существуют рядом со мной, давно увязнув в бытовухе и пошлости… Они любят, увидев мои длинные волосы, кричать вслед: «Пидор»! Я давно не обращаю на это внимание…
А иногда мне хочется умереть на вздохе, чтобы волшебный воздух моря, Запах Финского залива, остался в моих легких. Почему-то мне кажется, что тогда я умру Свободным…
…Ветер стих так же внезапно, как и начался. Я моргнул, отгоняя мимолетное наваждение, посмотрел в пылающие ужасом глаза летчика и, не отрывая взгляда, спустил курок. Кровь и мозг забрызгали камень, тело задергалось в агонии… А я до мельчайших подробностей поймал момент расставания души с телом. Сначала глаза полыхнули страхом и болью, потом в них отразилось четкое понимание смерти и полное упокоение, а потом пилот начал таять, уходить назад, покидать глаза, и, наконец, они окончательно потухли и через мгновение остекленели…
Я с неким запоздалым сожалением посмотрел на испачканный ствол, все-таки в свое время я слишком много смотрел боевиков. Ну что ж делать… Я вздохнул, достал платок и тщательно протер оружие. Потом посмотрел на неподвижный кусок плоти, криво ухмыльнулся и швырнул испачканную тряпку прямо в застывшие глаза. И, естественно, не попал.
…Я медленно брел вдоль берега, волоча автомат по песку, и беззвучно плакал. Все можно изменить. Города отстроят, Петергоф поднимут из руин, и снова туристы со всего мира будут приезжать сюда и восхищенно качать головами, но одно я знал абсолютно точно, тот Запах Финского залива уничтожен навсегда!
Теперь я всегда буду чувствовать только ВОТ ЭТУ сладковатую гарь…
1999–2001
Выебать бы свою блядскую романтичную душонку
Багряным хуем полного равнодушия,
Чтобы остопиздевший мир вздрогнул,
Заглянув в нарывы моих мертвых глаз.
Чтобы бляди с высранными лицами
Охуевали до полного охуения,
Лишь заметив на камне
Выжженые отпечатки моих ступней.
Чтобы не пускал я слюнявые пузыри
Сказочно-радостно-красиво-собранных иллюзорных иллюзий,
А ебал их тяжелым кулаком здравого смысла,
Вдребезги раскалывая радужные тонкие оболочки,
Упиваясь и обпиваясь их гниющими, бледно-зелеными фальшивыми внутренностями.
Чтобы не строил я ажурных воздушных замков,
Таких сладких снаружи и таких пиздато-дерьмовых внутри.
Чтобы вырвал я с мясом с лица своего
Розовые очки детской наивности, охуенной беспечности
И взглянул на съежившийся мир
Истинно арийским, черным, эсэсовским взглядом,
Разрубая им истошно мечущиеся фантазии,
Превращая их в горелый прах, где им всегда и было место.
Чтобы выебал я себя в жопу, да отсосал свой собственный хуй,
И было бы мне на это насрано.
Чтобы треснули, наконец, мои ребра,
Лопнул позвоночник и раскололся череп,
А дерьмо из моего брюха смешалось с моей черной кровью
И эстетично растеклось по асфальту…
Чтобы наконец-то я сдох!!!
Чтобы наконец-то забыл, что такое
ЛЮБОВЬ………………
P.S. I’m so full of shit and my hidden wish for violence pains me from inside.
26.01.2002
Why is the sky so bright at night
Who put the flames in our lives…?
Catamenia
В конце августа тучи над Питером неожиданно разошлись, явив уставшим от постоянных дождей горожанам чистую глубокую синеву и яркую, веселую рожицу солнышка. Наступили небывало жаркие деньки, и большинство потянулось к традиционно заброшенным после Ильина дня водоемам.
А я не поехал.
Я купил мотыля и пошел на рыбалку…
Правда, если честно, я не заядлый рыбак, да и вообще даже не любитель, но… Как приятно просто посидеть в темноте с удочкой на тихом берегу обильно заросшего камышами озерца, слушать стрекотание кузнечиков и странные, немного пугающие (но лишь самую малость) голоса ночных птиц…
И главное: созерцать ЗВЕЗДЫ!
В августе и сентябре в небе Питера горят миллиарды огней. Созвездия, скопления, галактики… Все перед тобой, как на ладони. Кажется, что достаточно просто захотеть, протянуть руку, и ты окажешься в ином, чужом и все-таки таком родном пространстве…
Люди всегда тянулись к звездам, с древности и до наших дней. Правда в наше-то время тяга эта изрядно поутихла, большинство не смотрит на небо. Озабоченные банальными материальными проблемами люди разучились мечтать и смотрят, не видя… Я на их фоне выглядел просто ненормальным, но мне это как раз и нравилось. Норма – не для меня. Не хочу плыть по течению в общем стаде баранов, истинно Панурговом стаде. Увольте. Мы пойдем своим путем…
Естественно, клева я так и не дождался. Зато дождался рассвета. Наблюдая, как кромка горизонта окрашивается багрянцем, я с острой болью подумал, что человечество, зажатое тисками теории относительности НИКОГДА (вот ведь воистину страшное слово) не увидит рассвет на какой-нибудь чужой планете… Боль стала просто невыносимой, и я закричал, проклиная Небо, показавшее нам свои глубины, но навсегда обрезавшее крылья… Мой крик перешел в дрожащий шепот, теперь я молился: «Ну пожалуйста, если есть хоть какая-то сила во Вселенной, что может научить меня межзвездным путешествиям, неважно, бог, дьявол, инопланетяне или кто-либо еще, научите. За любую плату…»
Тут же мой саркастичный двойник нарисовал мне весьма непристойный вариант оплаты науки. Я усмехнулся и постучал себя по лбу. Иногда я впадаю в такую патетику, что аж самому противно! Совершенно понятно, что никто не ответит на мои мольбы…
В небе ослепительно вспыхнула и тут же погасла яркая белая точка. Видимо спутник отразил свет солнца мне прямо в глаза…
…Ненавижу «Василеостровскую»! Четыре года езжу и четыре года ненавижу эту постоянную давку у эскалаторов! Ну почему не построили второй выход? Хорошо еще, что сегодня на подъем работали две «лесенки-чудесенки»…
Я вышел из метро и привычно прикурил, привычно же откинув назад волосы, чтобы не подпалить, как у меня уже бывало, и привычно же огляделся в поисках знакомых физиономий. Никого. Впрочем, неудивительно, если проснулся лишь к третьей паре. И двинулся к факультету.
И тут меня окликнули по имени, голос был мужской, приятный, но абсолютно незнакомый. Я обернулся. На всякий случай. Нет, наверно не меня, мало ли Артемов в Питере… Я пошел дальше и тут же снова услышал голос:
– Волосатый, стой! – в нем слышалось некоторое нетерпение.
Я остановился и снова оглянулся. Ко мне направлялся молодой парень лет 25-27, одетый как классический клерк: черное длинное пальто нараспашку, белая рубашка, черные брюки с идеальными стрелками и черную жилетку, довершали образ круглые очки в тонкой позолоченной оправе. Я был уверен на сто процентов, что вижу его в первый раз. Я ухмыльнулся как можно более паскудно и прямо спросил:
– Ты кто такой и откуда меня знаешь?
Парень расплылся в широчайшей улыбке, как будто я рассказал жутко смешной анекдот и развел руками:
– Ну, чего ты сразу ощетинился? Я тебе ничего плохого не желаю, просто есть некая тема для беседы и некое вполне конкретное предложение. Тебе понравится, – он улыбнулся еще шире, хотя мне казалось, что это совершенно не возможно.
В голове у меня пронеслись сотни самых невероятных предположений, и я ответил, отрицательно качая головой:
– Мужская любовь меня не интересует.
Он засмеялся:
– А кто говорит о мужской любви…
Но я его уже не слушал, что-то было такое в его поведении жуткое, иррациональное, что я, обычно любопытный, быстро потопал в сторону проходных дворов.
– А говорил, что на все готов… – он сказал это тихо, но я услышал и резко остановился, страх липко прошелся по моей спине, но я все же обернулся.
– Ты же хотел к звездам? Или нет? – он продолжал улыбаться.
Я молчал, чувствуя, как стучит сердце. С дикой скоростью.
– Чего ж ты молчишь? А, понимаю… Шок. Ну, это ничего, с кем не бывает, – он подошел ко мне почти вплотную и заговорщицки прошептал, зыркнув по сторонам: – Предлагаю прогуляться, предположим, до Университетской набережной и все обсудить…
Я только кивнул, так и не в силах выдавить из себя хоть слово. Голова была пустая и гудела не хуже колокола, мысли куда-то попрятались, и те пять минут, что мы шли по седьмой линии до Большого, я слушал моего провожатого в пол-уха, точнее, вообще не слушал. Из самосозерцания меня вырвал его довольно грубый подзатыльник. Я непонимающе уставился на него.
– Для кого я тут, спрашивается, распинаюсь?! Да ты хоть слово-то слышал?!
– Нет, – честно ответил я и поскреб в затылке, – слушай, давай дойдем до набережной в тишине, мне надо немного подумать…
– Ну ладно, как хочешь… – он не стал спорить.
Нева медленно катила тягучие серые волны под точно таким же серым и тягучим октябрьским небом. Было довольно тепло для октября и даже как-то… как-то душно. Воздух словно пропитался ощущением чего-то… чего-то… Нет, понять четко я не мог, но на душе было как-то тревожно. Я облокотился на гранитный парапет, тяжело вздохнул и закурил.
– Я готов тебя слушать. Да, кстати, а как мне тебя называть? А то неудобно, ты меня знаешь, а я тебя нет.
Парень тоже закурил и присел на парапет рядом со мной. По моему мнению, слишком близко.
– Называть ты меня можешь как угодно, к примеру… – он в раздумье почесал затылок, – да. Зови меня Славиком.
– Хорошо, Славик, – я постарался сказать это со всем возможным сарказмом, – второй вопрос: Кто ты?
– Не слишком ли много вопросов, а? Ты же вроде все был готов отдать ради звезд, а теперь трясешься как осиновый лист…
– Я же должен знать, с кем и на каких условиях буду заключать сделку…
Он засмеялся:
– А кто говорит о сделке?
– Я не верю, что ты и те, кто стоят за тобой, делают мне такое предложение из чистого альтруизма, – отрезал я и швырнул окурок в Неву.
Славик проследил его полет, огорченно качая головой:
– И в этом все человечество… – впрочем, продолжать он не стал, а ответил вопросом на мой вопрос:
– А что ты мне можешь предложить? Ты, студент-недоучка, а? Может быть, ты владеешь древним сакральным знанием как из дерьма сделать обогащенный уран? Или, может, ты накормишь пятью хлебами пять тысяч человек, не считая женщин, детей и стариков? Нет? Так что с тебя взять?!! – он уже почти кричал, но внезапно успокоился и, одернув пальто, тихо сказал:
– Артем, я не дьявол, твоя душа мне абсолютно ни к чему. Так что… – он сделал совершенно театральную паузу. – Так что предложить ты мне совершенно ничего не можешь…
Я был несколько ошарашен его выступлением и просто не нашел что ответить, так и застыл с открытым ртом.
– Чего молчишь-то, – ухмыльнулся Славик и поежился. – Слушай поехали в какой-нибудь бар, пивка попьем, поговорим. А то что-то холодно. Хоть и душно.
Я лишь кивнул. Славик тут же поймал машину, и через десять минут мы уже сидели за уютным деревянным столиком в «Корсаре» и в молчании потягивали «Балтику» номер семь. Я молчал, потому что искал подвох, ну не верю я в альтруизм! Не верю… Жизнь заставила… А почему молчал Славик я не знаю, наверно, наслаждался пивом.
– Ладно, – сказал я, отставив полупустую кружку, – рассказывай. Желательно по порядку.
– Хорошо, – он ухмыльнулся, – по порядку так по порядку… Скажем так, мы – вид технически, а главное психологически превосходящий вас на несколько порядков. Мы давно наблюдаем за вашей планетой, именно наблюдаем, практически не контактируя напрямую с ее обитателями. О прогрессорстве, – он ухмыльнулся, – речь не идет – это, как показывает и доказывает практика, дело абсолютно бессмысленное, ненужное, а, главное, вредное… Но иногда мы исполняем особо сильные мечты конкретных… хм… особей. Это случается очень редко, только тогда, когда мы понимаем, что данная особь родилась, как у вас говорят, не в свое время, и психологически готова принять наш подарок. Мы даем звезды, потому что остальные мечты слишком приземленные или требуют решения здесь, на Земле. Впрочем… А, неважно…
Он одним глотком допил остатки пива, примерно треть кружки и подозвал официантку. Я тоже осушил свою кружку, а через минуту получил новую.
– Слушай, но какие-то условия вы все-таки ставите, – я, как ни старался, не смог убрать настороженности из голоса.
– Да, естественно, – улыбнулся Славик, – да не напрягайся ты так. Условие есть, оно всего одно. Ты. Больше. Никогда. Не вернешься. На Землю.
У меня екнуло сердце:
– Да как же так, почему?
– Элементарно, Ватсон! Подумай сам, как ты будешь совмещать полеты по Вселенной с жизнью на захудалой, отсталой планетке? Как ты будешь объяснять своим родным и друзьям долгие отлучки? Неужели тебе не захочется поделиться своим счастьем со всем миром?
Я задумался, в чем-то он, конечно, прав:
– А если я найду отмазки, придумаю длительные командировки и так далее? Если я никому ничего не скажу?
– Не сможешь, – уверенно ответил Славик. – Кроме того, считай это платой. Платой за звезды. Сам знаешь, за все надо платить и бесплатный сыр бывает только в мышеловках Ну так что, ты согласен? Мы выправим твой геном, читай, будешь здоров как бычара. Обучим всему, чему захочешь и посчитаешь необходимым, дадим тебе корабль и некий стартовый капитал.
– Подожди, – перебил я, – можно я хоть немного подумаю?
– Подумай, конечно, – согласился он, – такие вопросы так сразу не решаются. Впрочем, я еще не все сказал. Подарок от нас ты получишь в любом случае. Даже если откажешься. В этом случае мы дадим тебе… – он на секунду задумался, или сделал вид, – ну, скажем, денег. Много денег. Больше, чем ты можешь представить. С правом употребить их как заблагорассудится. Хочешь, пропей и проиграй их, пусти на собственные удовольствия. Хочешь, вложи их в фонд борьбы со СПИДом или профинансируй какой-нибудь институт физики, – он ухмыльнулся. – Ты сможешь получить все, все, что захочешь, здесь, на Земле. Ты сможешь воплотить здесь все свои мечты, даже стать императором всея Земли… Вот только звезды тебе будут недоступны…
– Вы сотрете мне память в этом случае? – спросил я, раскуривая новую сигарету.
– Нет, – он, кажется, даже удивился, – зачем? Все равно тебе никто не поверит… Это искушение, мой милый друг, в стиле твоего уровня сознания. Мечта, и отказ от всего, или ВСЕ, но без мечты. Решать тебе. Думай, но выбирать все равно придется здесь и сейчас.
– А почему все-таки вы не идете на полноценный контакт, открылись бы миру наконец…
Он ржал так громко и так долго, что немногочисленные в столь ранний час посетители, начали поглядывать на него с беспокойством и раздраженностью. Отсмеявшись он спросил, выдохнув мне в лицо струю дыма:
– Ты идиот?
– Чего? – мне показалось, что я ослышался. Наивный.
– Ты идиот?!! – заорал он, приподнимаясь.
– Да, – удрученно ответил я, потупив глаза.
– Понятно… – он тяжело вздохнул и опустился на место. Залпом выпил пол кружки.
– Тогда, специально для идиотов, объясняю. Вот скажи мне, как ты думаешь, что произойдет, если на Дворцовую площадь опустится летающая тарелка, из нее выйдут инопланетяне и начнут говорить о мире, дружбе и …жувачке?!
– Ну-у, – я почесал затылок.
– Вопрос был риторический, – сказал Славик, – Я тебе скажу, что будет. Радость – мы во Вселенной не одни. Еще одна радость – теперь все проблемы решатся сами собой и все будет круто. Действительно, первое время все будет круто. Мы поможем вам решить ваши проблемы с медициной, с экологией. Дадим вам наши технологии и так далее. За каких-нибудь лет десять мы поднимем вас до нашего технологического уровня. Нравится?
– Конечно! Ты еще спрашиваешь? – удивился я. – Да я об этом всю жизнь мечтал!
– Естественно, – кивнул он, – поэтому сейчас здесь со мной и разговариваешь. Но это была радужная часть, переливающаяся такая, разноцветная, красивая. Слушай дальше. Технологически вы станете нам равны, ну или почти равны, а вот психологически… Выйдя в космос, вы сразу развяжете какую-нибудь войну. Это стопроцентный факт. Прецеденты были.
Какие вам звезды, если вы до сих пор не можете создать единое планетарное государство?
Какие вам звезды, если до сих пор белые ненавидят черных, черные белых, а все вместе желтых?
Какие вам звезды, если до сих пор вы целенаправленно убиваете свою планету, не думая даже о себе, не то что о детях и внуках?
– Мы не такие, – пробурчал я, опуская голову все ниже и ниже.
– Конечно не такие, – подтвердил он. – Вы гораздо хуже. Вам, людям, обязательно нужно кого-нибудь ненавидеть. Даже ты, русский, сколько бы не говорилось о широте вашей души, ненавидишь американцев.
– Есть за что, – тихо сказал я.
– Конечно есть, – усмехнулся он, – немцам тоже было за что ненавидеть евреев и славян, а чеченам – вас, русских. Ты абсолютно прав. Это в вашей крови, поэтому если появятся Чужие, вы с радостью их возненавидите. За то, что у них, к примеру, четыре ноги, или хвост, или чешуя вместо кожи, а может за то, что они язычники и нечестивцы и не чтут настоящего бога, Иисуса или Аллаха неважно. Повод, а также оправдания для себя вы найдете очень быстро… Вы варвары, и этим все сказано. По большому счету вы не далеко ушли от своих предков, что предпочитали сжигать, сажать на кол и прибивать к кресту всех инакомыслящих и отличных. Может быть я в чем –то неправ?
Я тяжело вздохнул:
– Самое обидное, что прав во всем. Мы варвары, и этим действительно все сказано…
– Тогда и не ной, – жестко отрезал Славик.
Я еще раз вздохнул и снова закурил, мысли в голове бродили самые разные, но выбор свой я уже сделал и теперь лишь додумывал варианты.
– Слушай, а как ты выглядишь по настоящему?
– А что? – спросил он, протирая свои пижонские очки.
– Просто интересно, – развел я руками.
– Не так, –ответил он, – а остальное тебе пока видеть и знать вовсе необязательно. Не будем об этом. Лучше делай выбор, а то мне уже надоело тут пиво с тобой распивать.
– Ладно, ладно, дай еще подумать, – сказал я.
Славик вдруг хихикнул:
– Я та сила, что вечно хочет зла, а доставляет благо… Смешно… Чувствую себя Мефистофелем.
У меня от этих слов мороз прошелся по коже, но я смолчал.
– Ладно, хватит ломаться, как девочка. Еще раз напоминаю, выбирай: Благо для себя или возможное благо для всех, это я про деньги…
– Да понял я…
– Ты же идиот, кто тебя знает…
– А почему ты так сформулировал мой выбор на этот раз? – спросил я несколько удивленно.
– Да потому что это правда, – ответил Славик. – Если ты получаешь свою мечту, то хорошо будет лишь тебе. Думаешь, твои родители сильно обрадуются твоему внезапному исчезновению? Потому что оно будет внезапным. Не думай, что придешь домой и скажешь: «Мам, пока. Я отправляюсь в космос, к ужину не жди…» А вот если ты выберешь благосостояние на Земле. Сам подумай, сколько добрых дел ты сможешь сотворить, имея НЕОГРАНИЧЕННЫЙ денежный запас…
– А он что, будет неограниченным? – это была новость!
– Конечно! Это новый эксперимент наших социологов, не вдаваясь в подробности, ты первый, кому предложен подобный выбор. Программа недавно утверждена.
– Круто! – только и смог я сказать. Передо мной развернулись такие картины, что я только головой покачал. – А есть шанс, что человечество выйдет к звездам в течение моей жизни?
– А вот это, друже, абсолютно исключено. По условиям сделки.
– Н-да, выбор совершенно Буридановский…
– А ты думал в сказку попал, Аленький цветочек? На елку влезть и жопу не ободрать? Не выйдет! – он посмотрел на меня и жестко сказал, выделяя каждое слово: – Я. Жду. Твое Решение.
Я тряхнул головой, улыбнулся…
И дал свой ответ…
Декабрь 2001 – 8 марта 2002
We, the plague of Terra Firma,
Nature’s grand and last mistake…
InFlames
Я стою на самом краю обрыва. Я абсолютно наг. Босые ноги ощущают приятную теплоту нагретого солнцем камня, ступни приятно покалывают мелкие осколки и песок. Свежий северный ветер треплет мои длинные светлые волосы и шепчет на ухо старые боевые гимны. Мы с ним давно друзья…
Я смотрю вниз. На Город. И лицо мое омрачается.
Словно черный лишай, Город расползся, раскинулся уже почти по всей Долине. Там, куда пала его Тень земля становится пепельно-серой, трава желтеет, засыхает, становясь ломкой и удивительно острой, а деревья сбрасывают листву, чернеют, и горе тому существу, что пройдет рядом с ними, ибо терзает их неутолимый голод и пьют они кровь и жизнь из живущих…
Город, Город… Кто принес семя Твое в цветущую долину? Кто взрастил Тебя? Кто прикармливал? Кто отдал Тебе свою душу? Кто?!!
Неизвестно…
Но Черные Башни иглами вспороли Небо. Оно плачет от стыда и боли. Оно молит о возмездии. Оно призвало меня.
Я убиваю Города.
Я отнимаю их Не-жизнь.
Я разрушаю их фальшивое существование.
Я медленно начинаю спускаться вниз по Тропинке. Она причудливо петляет передо мной. Играет, маленькая… Молодая еще… Я шутливо грожу ей пальцем, и она, словно смутившись, выпрямляется, и я выхожу на окраину Города.
Мое тело начинает светиться. И с каждым шагом свечение усиливается. Это страшный свет, всепроникающий, нестерпимо яркий, разрушительный… Очищающий…
И Город начинает отступать. Полыхает Истинным пламенем земля, чернея и наливаясь силой прямо на глазах. Зеленеют и оживают трава и деревья. Речка с мутной, грязной, отравленной Городом водой, в мгновение ока светлеет и, радуясь, ускоряет свой бег. Она весело смеется мне в лицо…
Но Город не так-то просто убить. Он, огрызаясь, окутывает себя серым туманом. Я на миг останавливаюсь. В тумане бестолково мечутся Существа. Странные порождения Не-жизни Города. Серые, блеклые, с жадными горящими глазами. Они бросаются на меня, но мой свет превращает их в пыль…
А потом я наношу Удар.
Мощная волна света сметает серый туман. Рушатся Черные Башни и Здания, тая и растворяясь. Облако серой пыли к Небу. И Небо принимает его.
Всё
Города больше нет.
Мой свет гаснет.
Я смеюсь, радостно и звонко, запрокинув голову. Небо улыбается мне в ответ, плача от счастья. Я купаюсь в шумном потоке слез. Земля шипит, остывая. Пройдут долгие годы прежде чем она, изнасилованная и оскверненная Городом, сможет снова выносить в себе Жизнь…
Я становлюсь на колени и целую ее, раненную и стонущую. Прости, что пришел так поздно. Прости и прощай…
У меня впереди еще очень и очень долгий путь.
Ведь Городов так много!
…Я стою на самом краю обрыва. Босые ноги ощущают приятную теплоту нагретого солнцем камня, ступни приятно покалывают мелкие осколки и песок. Свежий северный ветер треплет мои длинные светлые волосы и шепчет на ухо старые боевые гимны.
Передо мною черным лишаем расползся, раскинулся Город…
10 марта 2002
|
© Артём Потар |