Maga

ЗОВ

…Наконец послышался гул. Шум далёкой автострады. Запахи близкого города пронизывали прохладный февральский воздух. Вдалеке, у самого горизонта, в сгущающихся вязких сумерках мерцали огни. Сотни, тысячи светящихся точек. Они манили, призывно помигивая, но в то же время отталкивали. Огни большого города, в который ведёт множество дорог. Они зовут…

Она остановилась, подняла вверх чёрный блестящий нос, принюхалась. Запахи ей не понравились, мало того, насторожили. Казалось бы ещё совсем недавно они составляли часть её повседневного окружения. Она почти привыкла к ним, почти не замечала. Но сейчас они были чужими, далёкими, неприятными. Она стояла посреди заснеженного поля, почти незаметная меж тёмных прогалин и пучков сухой травы, шелестящих на ветру. Из-за её спины к кромке редкого чахлого леса вела узкая цепочка следов – отпечатков её мягких легких лап.

Она замерла, глядя на мерцающие на холмах огни. В небе над её головой разгорались другие. Раньше они часто снились ей по ночам. Наблюдать их в узком квадрате неба, скованного высокими бетонными сотами, было невыносимо. А теперь… теперь всё изменилось, и звёзды, её звёзды, стали свободны. Они были повсюду – высоко в небе, мигали среди деревьев, блестели в снегу, мягко перекатывались по серой шкуре, звёзды были в её тёмных глазах. Но сейчас она стояла неподвижно, словно окаменев, потеряв связь с окружающим миром, и вихрь мыслей кружился в голове. Одна мысль была отчётливее других, она мягко и неумолимо обволакивала мозг, отзываясь щемящей болью где-то в левой стороне груди: больше она туда не вернётся, туда, где призывно горят огни, где удушлив воздух, где движения скованы каменным лесом, в это замкнутое пространство, ограниченное колючей проволокой норм. Она больше не хотела играть. Она последовала зову сердца, вырвалась, там, где казалось невозможным, сумела найти тропу, тропу из цепкого мегаполиса, уйти от погони, замести следы. Она смертельно устала, но теперь она вовне, ей есть чем дышать. Ей есть зачем дышать. Дышать полной грудью. О прежней жизни теперь напоминали ещё не совсем окрепшие лапы, тусклый мех неволи, да стёртая шерсть на шее. Правда, иногда ещё снились тяжёлые сны, в которых то, что оставило заметный след на её шее, давило до удушья, крепкая цепь предоставляла для обзора лишь скудный кусок мира, лапы в бессильном отчаянии скребли асфальт. Воспоминания были слишком свежи, но не вызывали сожалений. Самые яркие из них так и останутся в её памяти. Дороги назад нет. Впереди лишь…

Она втянула в себя прохладный воздух, плавно развернулась и бесшумно заскользила в сгустившейся тьме. За её спиной медленно таяли городские огни.

* * *

На рассвете она вышла к реке, не таясь, не боясь быть замеченной, узнанной. На уверенных лапах подошла к широкой глади, которая в свете солнца казалась матово-стальной, жадно принялась пить обжигающе ледяную воду, чутко прислушиваясь к окружающим звукам. Она и раньше избегала людей, старалась держаться в стороне. Сейчас ей тоже были совсем не нужны неожиданные столкновения. Поэтому, утолив жажду, она ещё немного постояла у кромки воды, намереваясь вскоре продолжить свой бег, когда перед глазами вдруг всплыла из небытия картинка: та же самая река, только берега туго затянуты бетоном, на почти зеркальной глади разбросаны моторные лодки с рыбаками, на одном берегу по дорожкам прогуливаются люди, преимущественно молодежь, смеющиеся, пьющие пенящуюся жидкость из тёмных бутылок, бренчание гитары, далёкое пение, на другом – медленно ползущая зелёная лента электропоезда. В ясном небе с урчанием парит разноцветный дельтаплан. На мгновение она почувствовала влагу в глазах. Ну же… показалось… Глаза слезились от пронизывающего февральского ветра.

Через мгновение берег вновь пустынен. Тёмный силуэт движется навстречу полной луне.

* * *

По пути ей попалось железнодорожное полотно. Что-то заставило её остановиться. Возможно, шум приближающегося поезда, а может вновь нахлынувшие бурлящей волной воспоминания. Она замерла в нескольких метрах от насыпи. За голыми, жмущимися друг к другу стволами деревьев уже можно было различить движущуюся громадину. Поезд тянулся медленно, как бы нехотя, – впереди была станция. Вот он поравнялся с небольшой фигурой на снегу, лениво постукивал мимо.

Следя за огромными зелёными прямоугольниками, в одном из окон она вдруг заметила темноволосого смуглого мальчугана, приникшего к закопченному стеклу. Что-то дрогнуло в ней, когда она встретилась с его пристально-восхищённым взглядом. Мальчишка за стеклом начал жестикулировать, показывая рукой в её сторону. На какой-то миг в окне показалось ещё одно лицо, взрослое и равнодушное, сказало что-то и исчезло за занавеской. Вагоны перед её глазами слились в сплошную громыхающую полосу, и не было ничего вокруг, кроме этой полосы с маленьким грязным окошком, живым детским лицом за ним и её самой.

Вскоре поезд совсем скрылся из виду, слышен был лишь стихающий перестук колёс, а она всё стояла, словно задумавшись, глядя вслед тускло поблескивающим рельсам. Через несколько мгновений пространство огласил громкий протяжный вой…

* * *

– Мама! Мама! Посмотри сюда скорее! Смотри, волк! Настоящий! – он нетерпеливо дёргал мать, другой рукой показывая куда-то в пространство за окном. Волков он видел только в книжках, да и то по телевизору, но это не помешало ему не остаться равнодушным к этим диким, независимым животным. Поэтому, увидев одинокую серую фигуру, замершую совсем рядом, он не мог скрыть восхищения. Правда, она несколько отличалась от тех животных, которых он привык видеть на картинках: немного худее, не с такой густой и лоснящейся шерстью, на шее мех, казалось, был чуть вытерт. Но было что-то по звериному грациозное в изгибе её тела, в узкой чуткой морде, внимательных тёмных глазах, следящих за поездом.

– Мама! Ну смотри же!

Среднего возраста женщина с усталым и безразличным лицом выглянула в окно, мельком взглянула на тёмную фигуру животного, которая её ничем не заинтересовала. Мысли её были заняты более насущными вопросами бытия.

– Это не волк, сынок. Волки здесь не водятся. Это просто какой-то бродячий пёс, – сказала она, откидываясь на спинку мягкого сиденья в купе, и тут же забыла об увиденном.

«Нет, мама, это волк. Самый настоящий. Я знаю.» – подумал он, глядя на удаляющуюся тёмную точку, чувствуя, как гулко бьётся его сердце.

Ночью ему приснился сон. Мягкий бег стаи серебристых от снега и лунного света волков. Когда же один из них остановился и оглянулся, он узнал взгляд той волчицы, которую видел днём из окна поезда.

* * *

Однажды, бродя по пространствам, которые раньше были недоступны, и поэтому казались почти нереальными, она всё-таки столкнулась с людьми. В её силах было избежать этой встречи, но любопытство и желание испытать себя определили выбор. Не последнюю роль в этом событии сыграло внезапное ощущение, напомнившее ей о чём-то давно забытом, но тем не менее желанном и притягательном.

Был март с его резкими перепадами температуры, заставлявшими её немного мёрзнуть по ночам. Таял снег, съёживаясь и темнея, и, казалось, злорадно ухмылялся утренней коркой льда, но начинало припекать солнце, и ухмылка жалко плавилась, искажалась. Эта снежная агония напоминала ей о городе, где как раз в это время царствовали грязные лужи и растаявшая вязкая слякоть, которая здесь, в её мире, была просто землёй, готовившейся дать всходы.

Лапы вновь привели её в зону близкого человеческого жилья, об этом настойчиво свидетельствовали особые запахи и всевозможные знаки. Сейчас она отчётливо уловила запах дыма и горячей пищи, а пройдя ещё немного вперёд, услышала негромкие голоса и гитарный перебор. Инстинкт требовал немедленно пойти другой дорогой. К нему присоединился и голос разума, извлекающий из недр памяти неприятные болезненные картины воспоминаний. Но было что-то ещё, не совсем осознанное, что заставило её остаться глухой ко всем призывам. Чувствуя крупную дрожь во всём уже окрепнувшем теле, она двинулась навстречу звукам и запахам. Пройдя несколько сот метров, она сквозь сплетение голых веток ещё не ожившего кустарника увидела их. Их было трое. По виду они напоминали молодых геологов, хотя могли оказаться просто давно нестрижеными и небритыми представителями рода людского, вырвавшимися из городского плена. Сейчас у них был привал, посередине небольшой сухой поляны бодро потрескивал костёр и что-то бурлило в котелке, ветер разносил по округе весьма аппетитный аромат. Рядом с костром лежало толстое бревно, на котором сидели двое. Один, по видимому выполнявший обязанности кашевара, держал в руке пакет с крупой, а в другой – деревянную ложку с длинной рукояткой, которой он помешивал кипящее варево. Сидевший с ним рядом рассеянно рылся в рюкзаке, что-то выискивая. Третий же стоял к ним спиной и задумчиво перебирал струны гитары. Скрытая кустарником, она замерла напротив и потому хорошо видела их. Несколько долгих мгновений она наблюдала за всеми троими, окунаясь в тихую печальную мелодию, льющуюся из-под пальцев гитариста. Эмоции сковали её движения, заставили с сомнением оглянуться на тропу, что привела её сюда. Наконец она сделала несколько шагов из-за спасительного кустарника и ступила на поляну. От человека, игравшего на гитаре, её отделяло не более шести метров. Он первым и заметил её, хотя не сразу.

– Эй, смотрите, у нас гостья! – негромко сказал он, продолжая играть. Остальные двое подняли головы и посмотрели в её сторону. Она почувствовала, как напряглись под кожей мышцы и впились в сырую землю когти.

– Ну входи, коли пожаловала, – хрипло произнёс кашевар. – Не скупердяи, обедом поделимся. Она повела ухом на звук его голоса. В это время гитарист сделал шаг навстречу и застыл, встретившись с её взглядом. Её верхняя губа дёрнулась, на миг обнажив клыки.

– Не пугай её, Наг, – сказал третий до сих пор молчавший парень и поднялся.

– Если бы она боялась, то не пришла бы сюда, – возразил гитарист. – Да ведь? – он подмигнул ей. Она отступила назад, ощущая гибкую упругость тела, готового в любую минуту среагировать.

– Ну же, куда ты? – третий медленно приближался, избегая резких движений. – Не бойся, красавица. Мы не причиним тебе зла, – в доказательство своих слов он протянул открытые ладони, продолжая идти. Он уже был ближе, чем гитарист. Она не двигалась, не мигая глядя на него. Потёртые джинсы, старый свитер, тёмные кудри, рассыпавшиеся по плечам, серьёзные, немного грустные зелёные глаза, уверенная походка, протянутые разжатые ладони. Она моргнула, в этот момент он был ещё на шаг ближе. Их разделяла всего пара метров.

– Красавица… – вновь произнёс он. – Можешь нам не верить. Но, скажи, что же ты здесь ищешь? – Она вздохнула так отчётливо, что это не осталось незамеченным. На лицах кашевара и гитариста появились слабые улыбки. Но третий не улыбался, он испытующе смотрел на неё. Она уже представила себе, как эта крепкая протянутая ладонь ласково треплет её за ухом, гладит по вздыбившейся шерсти, успокаивая. Представила, как она подходит к огню, ложится на тёплую землю, ей дают еду. «Не верь никому», – слабым эхом отозвалось в ней…

И в тот момент, когда его рука была в нескольких сантиметрах от её головы, она оскалилась, из горла поднялось глухое рычание. Он опустил руку и грустно улыбнулся.

– Да, не стоит нам верить.

Она отступила ещё на несколько шагов, потом развернулась и рысцой побежала прочь, чувствуя, как кровь бьётся в виски, словно птица, случайно залетевшая в дом, – в стекло.

– Я рад за тебя! – услышала она за спиной его стихающий голос.

Она бежала, бежала долго, оставляя позади образы, ландшафты, звуки, запахи, воспоминания прошлой жизни. Что-то в ней безвозвратно менялось. Ведь теряя, она приобретала несоизмеримо больше.

25-26 марта, Иркутск