Marstem

МИЛЛИОН ИМЁН БОГА,
или
КОТОМ

Облезлый кот сидит на канализационном люке, смотрит на новый снег и вспоминает о временах, когда он был ангелом, а до того – человеком, кем-то там ещё…

А иногда, когда ему становится грустно, призраки вспоминают о нём. И приходят. Он шипит на них, и они уходят, и он продолжает смотреть на снег и улыбаться одними усами

________________

Забегающий Вперёд убежал.

Там, где не оказалось никого из всех, он остановился, высыпал последний глоток из фляги, послушно рухнул в песок и поднял обветренное лицо вверх.

Солнце, прищурясь, смотрело на него.

Забегающий Вперёд улыбнулся и заплакал.

Солнце улыбнулось в ответ, пожало плечами и укатило за крышу ближайшей пятиэтажки.

________________

Я заинтересован в свободе. (Jim)

Я не заинтересован в свободе. Я заинтересован в свободных. Тех, кто идёт сам. Тех, кого не надо вести.

Что толку с последнего стихотворения Последнего Поэта, если оно – это не он сам?

________________
Почему 48

Над лазурными океанами улетали, взяв под руку ночь… Оставляли в старом городе пыль и бежали босиком по прибрежному песку, разгоняясь для следующего взлёта; по песку, становящемуся тёплым там, куда упал лёгкий след. Смахивали ветром слёзы и, скользя, ныряли в тень Междумирья – чтобы отдохнуть и восстановить силы. Восстанавливали силы – и стрелой взмывали со дна, и над лазурными океанами улетали Мастера Иллюзий, чтобы летним дождём пролить звездопад чьих-то грёз, чтобы следующей весной под ним проснулся кто-то ещё, проснулся – и побежал босиком по песку…

________________

А давай поиграем в игру. Мы сами придумаем правила, напишем их кровью на белоснежно-голодной бумаге и пафосно сожжём их на костре, отощавшем, изголодавшемся по бессмертным рукописям; пусть он подавится. А мы замолчим навеки, станем верными хранителями Слов Имеющих Смысл. И прекратим этот жалкий дождь. Мы уже знаем, как. Никто не нужен, чтобы объяснять, мы уже сами можем объяснять. И если жизнь становится замкнутым полым пространством волчка-юлы, на скрипящий рычажок-поршень которой нажимает равнодушное время, давай возьмём всех белок Колеса и подчинимся центробежной силе; балансируя-мчась по краю, перестанем вращаться. Давай поиграем в игру

________________

________________

________________

На обрывках снов. Я напишу тебе записку о том, как и почему здесь не осталось ничего, что мне нравится, на обрывках снов. Я положу её на самое видное место, на твою подушку, а потом найду самый большой пистолет и поцелую его, ставя точку у тебя на стене. Только тогда у меня появится улыбка, и я даже не хлопну твоей дверью, когда отправлюсь убивать оставшихся Жонглёров Словами. На последний вопрос в их глазах я, конечно же, буду отвечать Многозначительным Молчанием, а их последние слова я брошу в большой пропахший тухлой рыбой мешок. Это из него я спустя несколько лет наугад буду выбирать пальцами то, что заставит меня плакать и при этом почему-то вспоминать о тебе.

Канатоходцу Взгляда.

________________

Берцы издают звонкий хруст, когда наступают на осколки и прочий мусор; они пробираются через руины умершего города – города в сине-зелёных тонах.

Я осторожно двигаюсь сзади, не поднимая взгляд и не выпуская из вида тяжёлые подошвы; я стараюсь оставаться незаметным, чтобы не вспугнуть эту лёгкую походку.

Собакой следить за твоими ногами.

Охранять Сокровище от Страшных Монстров.

________________

________________

________________

________________

В комнате с застывшим октябрём, в комнате посреди белого безмолвия, со стенами из белого безмолвия, о которое, словно волны, разбивается лай окруживших собак, мне светит чёрное солнце.

У моего чёрного солнца по-детски хитровато-озорная улыбка и длинные пушистые мягкие лучи-волосы…

________________
Урок лёгкости

Глупо – это ревновать солнце. Грустно – это кусочек мела в пустой аудитории и стихи на доске, которые поутру сотрёт, не прочитав, вечно усталая уборщица.

…И мы снова выйдем наружу, под яркое солнце и кристально-чистое небо, ходить по снегу, по предвесеннему насту – учить урок Лёгкости… Когда мы будем возвращаться, нас выдадут наши мокрые по колено ноги, и пограничники – эльфы-лыжники – будут неодобрительно на нас коситься и многозначительно поправлять свои СВД…

Ревновать солнце – это глупо. Тяжело – это продолжать улыбаться, входя в следующую аудиторию.

________________
Провожатели

Слушай, я видел сон про нас – утром того дня, когда я ушёл из Кошкиного Дома. Я уже знал, что сегодня уйду, но, в последний раз проводив своего человека на работу, я попытался заснуть. Я пролежал около часа с закрытыми глазами – заснуть, даже задремать, мне так и не удалось, но зато я увидел сон – раньше мне такое часто удавалось… И я увидел нас…

Мы лежим в траве – на спине, плечо к плечу, смотрим вверх. Иногда мы о чём-то негромко разговариваем, иногда смеёмся, иногда что-то напеваем, но чаще просто молчим, держимся за руки. Руки иногда размыкаются и – либо отправляются в прогулку по траве, либо погружаются в волосы рядом лежащего… Мы очень легко одеты, мы почти обнажены – хотя поле или луг, как окажется, находится высоко в горах – здесь достаточно тепло: ощущение вечера тёплого летнего дня, хотя по освещению больше похоже на позднее утро… Свежий ветер шевелит травы, обдувает нас запахами, птицы с кузнечиками ведут свои ненавязчивые разговоры, журчит неподалёку ручей… Ты и я – мы здесь живём. Нам хорошо и счастливо здесь. Мы здесь вместе… Но это не просто беззаботное существование – мы тут ещё и вроде как работаем…

Во сне я не задавался таким вопросом, сейчас же мне кажется наиболее подходящим словом тому, что мы делаем, кто мы, – это «провожатели». Мы провожаем…

Через наше поле проходит дорога – широкая утоптанная тропа – и иногда на ней появляются путники. Они по-разному выглядят, по-разному одеты (правда, чаще всего цвет их одежд чёрный), пешие или верхом – но они всегда появляются в одиночестве. Тогда мы с тобой поднимаемся и, улыбаясь, идём их встречать. Вышагивая вдоль дороги, мы сопровождаем их те несколько минут, пока дорога не закончится. Заканчивается дорога вместе с полем (тут-то и становится понятно, где мы находимся) – прямо в пропасть. Очень, очень далеко внизу земля, местами её даже не видно из-за облаков… Граница. Край мира. Впереди ничего нет – лишь горизонт, очерченный облачным покровом, да лучи солнца… И пока путник задумчиво смотрит на открывшийся ему вид, мы с тобой встаём по разные стороны дороги и начинаем раскатывать нечто вроде ковровой дорожки – в сторону пропасти. На самом краю мы синхронно выбрасываем – выталкиваем – дорожку прямо в пропасть, но она не падает, а, ускоряясь, продолжает раскатываться – к горизонту и чуть выше. Мост… Тогда мы с тобой берёмся за руки и отходим в сторону. Смотрим на Уходящего, киваем ему… Бывает, они задают нам вопросы (и, странно, нам всегда есть, что им ответить), но мы сами никогда ни о чём их не спрашиваем и ничего не говорим. Мы провожаем. И показываем им самое лучшее, что есть в мире, который они решились покинуть, – нас, их последнее воспоминание о нём… Всё то время, пока мы можем их видеть – идущих по мосту – и чуть дольше, мы стоим на краю пропасти и машем им вслед

________________

Берег моря. В нескольких метрах от полосы прибоя на песке камнями выложен круг, в центре воткнут длинный шест. Вдоль внутренней кромки круга бредёт существо. Оно движется по часовой стрелке, у него отстранённо-задумчивый взгляд, оно выглядит потрёпанным. Иногда его губы складываются в улыбку, напоминающую детскую, которая, однако, очень быстро исчезает – словно растворяется – в чертах лица, отстранённого и задумчивого, расслабленного. Существо воспринимает себя Последним Романтиком.

По другую сторону шеста движется ещё одно существо. Оно по-кошачьи мягко и грациозно, в то же время настороженно идёт вдоль внешней стороны круга, но в том же направлении, и всегда остаётся ровно напротив первого. Взгляд у него внимательный и сосредоточённый, оно активно смотрит по сторонам, но чаще всего на того, кто назвался Последним Романтиком, – наблюдает за ним, и всякий раз при этом его губы норовят сложиться то ли в горькую, то ли в снисходительную улыбку. Существо называет себя: Циник с Большой Буквы. Его основная задача – держаться на линии ровно напротив.

Есть и третий. Оно сверху, над этими двумя с их солнечными часами, и оно тоже движется по часовой стрелке, тоже по кругу. Оно называет себя Солнцем. Несмотря на то, что часы Его Имени не хотят показывать время, несмотря на то, что, когда оно в зените, прилив, и тем двоим тогда приходится двигаться по пояс в солёной воде; несмотря на то, что оно движется, – оно называет себя Солнцем…

Ему виднее.

________________

Я весь – словно рука, держащая пистолет со взведённым курком, нервно подрагивающая от длительного напряжения, не в силах поймать в перекрестье прицела достойную цель. И я ощущаю какого-то безымянного неудачника – которому эта рука принадлежит и который не способен окончательно определиться: а стoит ли стрелять вообще…

Впрочем, вот тебе и имя. Неудачник. Добро пожаловать в пантеон.

Когда мы совсем вырастем обратно, когда мы станем я, останется ли у нас эта потребность – быть только с теми, с кем можно быть только собой?..

________________

Иногда, наблюдая за людьми, я убеждаюсь в том, что единственное предназначение женщин – гаремские сплетни и статус. А мужчин – резня за обладание этим гаремом. И нет в мире ни феминизма, ни пидоров, ни вообще ничего больше. А только обезьяны и Моя Мизантропия… Насмешка в глазах дьявола – светловолосого, в чёрном кожанном плаще с красной бас-гитарой – бросающего со сцены в темноту: «Я знаю, чего стоит ваш мир». Ни слова о любви. Только ритм – который сам задаёшь и под который сам же и подстраиваешься. Слов много, они – как и спасительный смех – лишь ветер, завывающий по подворотням асфальто-бетонной пустыни.

Слов недостаточно мало.

Мой Параноик, не зная покоя, оставляет знаки, метки везде, где только может – от стихов до обыденности. Знаки – другим Параноикам. Тем, у которых в лучших друзьях не воображение, а внимательность, тем, которые должны быть. Оставляет – чтобы нас, наконец, нашли. А не придумали… Мы с ним погрязли в ожидании. В зиме.

А в пустыне да под снегом все старые дороги не имеют ровно никакого смысла. Как и оставленные некогда метки. А только направления и расстояния. И ещё – сны. Усталые сны о лете, о доме, о своих людях, о…

Когда расстоянье между нами стремится к нулю – но никогда не исчезает по закону ассимптот – я теряюсь в бесконечностях… И я заставляю себя избегать тебя. Самое главное – что так рвётся наружу – я говорю, но тщательно маскируя в контексте, в игре, в тихом голосе; нацепив очередную маску с пометкой «достоинство», изо всех сил стараюсь удержать на поводке то существо, что виляет хвостом, вырывается с поводка, лишь только ты оказываешься рядом… Я хочу быть котом в твоём доме. Дождавшись, играть с тобой днём и дыхание хранить твоё ночью. Котом – и ни ты и никто не догадался бы, не допускал бы и мысли о том, что Я Люблю Тебя.

________________

Умеющий Любить Без Оглядки побывал на Базаре.

Возвратившись домой, он закрыл на все засовы дверь, повесил самые плотные шторы на окна и закурил самую горькую сигарету. Когда сигарета обожгла ему пальцы, он лёг спать. Он быстро-быстро заснул, и вскоре ему приснился сон.

Во сне он увидел Забегающего Вперёд.

Тот поднялся с песка, отряхнулся. Посмотрел вверх, потом по сторонам. Достал из песка флягу и наполнил её водой из своих глаз. Живой водой. Потом медленно-медленно опустился обратно, но в этот раз он принял позу лотоса и, положив флягу себе на колени, стал Ждать. Или, может быть, поджидать…

Потому что Солнце уже скоро-скоро и обязательно.

________________
________________

Однажды, когда мне насовсем надоест попрекать – и Уходящих, и Тех, Кто Не Хочет, и Африку с ними заодно – я расскажу про то, как высыхают слёзы, когда Надежда, уставшая от длительного перелёта, приземляется на плечо. Как заканчивается сон, когда от накатившего вдруг Счастья подкашиваются ноги, и, ошеломлённый и улыбающийся, опускаешься навзничь, прижимая к груди самое сокровенное. Как тихо и тепло оно при этом мурлычет, не потревоженное плачем Белой Чайки, запертой в балконной клетке, мечтающей о Море. Как вырвавшиеся на свободу эльфы танцуют на Млечном Пути…

И это можно считать обещанием.

Аминь.

________________
P.S.
«Посвящается оптимизму»

Вот мир, который построил Джек…

Он посвятил его оптимизму.

…И был день седьмой – отдохновения от трудов праведных – и узрел он плоды трудов своих, и подбил итоги.

И что-то стало ему грустно.

И вернулся он на первую страницу, и взглянул на слова свои самые первые: «посвящается оптимизму». И сотворил себе угрюмую самокрутку.

И обожгла самокрутка руку его, и очнулся он. И сплюнул. И улыбнулся самой кромкой.

И подчеркнул он слова эти самые первые. Тонкой линией.

Горизонта.

Затем Джек вышел. Покурить ещё – или же просто нафиг.

Ибо нефиг.

Но вскоре Джек вернулся.

Ибо нефиг.

И взял он тогда в руки свои все источные движения. И посыпал он их пеплом, и подбросил их к куполу, и повертел их между пальцев, и вдохнул их полной грудью.

И сотворил из них Танец.

Меренге…

И был день восьмой.

И заваливало его на бок…

осень 2004 – 2007